— Подозреваемые! — крикнул один. — Подозреваемые есть?

— Где именно в церкви было спрятано тело?

Гидеон проталкивался сквозь толпу, выкрикивающую вопросы перед закрытыми дверями.

— Очевидцы, улики?

Он отпихнул локтем горластого здоровяка и бросился к выходу.

— Правда, что у жертвы выдрано горло, как у прошлой, в Чайнатауне?

Гидеон остановился как вкопанный. Кто задал этот вопрос? Он оглянулся, высмотрел в беснующейся толпе репортера, привставшего на цыпочки, с диктофоном в вытянутой руке, и подскочил к нему:

— Вы что-то кричали про выдранное горло?

— Вы свидетель? — вцепился в него репортер. — Я Бронвик, из «Пост».

Желтые зубы торчком, как у хорька, совершенно неуместный в Нью-Йорке акцент лондонского кокни.

— Может быть. Ответьте на мой вопрос: у жертвы вырвано горло?

— Еще как! Кошмарное убийство! Ее тело нашли под скамьей в церкви Святого Варфоломея. Ей чуть не оторвали голову, совсем как тому парню в Чайнатауне. А теперь ваше имя, сэр! Ваша связь с этим делом?

Гидеон схватил его за грудки.

— Ей, говоришь? Убитая — женщина? Как ее звали? — Его охватило отвратительное чувство, словно его нервы пожирают насекомые.

— Молодая женщина, между двадцатью и тридцатью…

— Имя! — Он сильно тряхнул фальшивого лондонца. — Назови ее имя!

— Полегче, дядя. Ее звали Мэрилин. — Он заглянул в свои записи. — Мэрилин Криди. Теперь я бы не прочь услышать, что знаете вы сами, сэр.

Гидеон оттолкнул репортера и побежал. Он бежал долго, пока хватало сил.

Над Центральным Бронксом занималась заря, о чем свидетельствовало грязно-желтое пятно в небе над автострадой Мошолу. Гидеон Кру уперся взглядом в поцарапанное окно экспресса «Лексингтон-авеню», ничего не видя, не слыша и не чувствуя. Он провел в поезде уже несколько часов, мотаясь между южной конечной остановкой, Утика-авеню в Квинсе, и северной, Вудлоун в Бронксе, застряв на бессмысленной серой территории животного, бездумного существования.

Много лет он не плакал, но в этот раз по его щекам бежали слезы — слезы ярости, грусти, негодования на собственные эгоизм и глупость.

Теперь это позади. Он перешел, нет, переполз на другую сторону, и его мозг медленно, но верно возвращался в привычное рабочее состояние.

Многое прояснилось. Кивающий Журавль убил Орхидею, спрятал труп так, чтобы его не сразу нашли — так ему легче было скрыться. Причин для убийства две. Во-первых, она могла что-то знать и поэтому должна была умереть. Вторая — и главная — причина состояла в том, что этим убийством Кивающий Журавль заставлял Гидеона «засветиться». Он все верно рассчитал: теперь смерть грозила ему самому. Раз Гидеон обрек Орхидею на такую ужасную гибель, то теперь его долгом было за нее расквитаться.

Именно на это Кивающий Журавль и рассчитывал.

За долгие часы в вагоне метро Гидеон все продумал до мелочей. То, что ищут они оба, зарыто на острове Харт. Оба могут заняться там раскопками, но вернется оттуда только один. Гидеон знал, что должен вырвать победу. И потому решил опять ввести в игру Минди Джексон. Она уже доказала, на что способна, пусть теперь послужит ему секретным оружием.

Он достал телефон и набрал ее номер. Удивительно, но она сразу ответила:

— Гидеон?

— Ты где? — спросил он.

— В городе. Бьемся над этой женщиной, но пока безуспешно. Что у тебя? Что-то нашел?

— Все.

Молчание в трубке словно накалилось. Потом она холодно произнесла:

— Выкладывай.

— Сначала обещай мне кое-что. Мы будем действовать так, как я скажу.

Снова молчание, грозящее никогда не закончиться.

— Обещаю. Дальше.

— By вез не чертежи оружия, а проводок в собственной ляжке. Этот проводок сделан из новейшего, революционного материла. Цифры — это формула, состав. Сложить то и другое — вот и результат.

— Что за новейший материал?

— У него сверхпроводимость при комнатной температуре.

Он объяснил всю важность этого и удивился, как быстро она все уловила, включая потенциальную опасность.

— После аварии Ву ампутировали обе ноги, — продолжил он. — Их зарыли в братской могиле на Харт-Айленд, на нью-йоркском «поле горшечника». Сначала мне надо кое-что доделать, а вечером я вырою там эти самые ноги.

— Как ты их найдешь?

— Конечности снабжены бирками и помещены в пронумерованные ящики. Номер я раздобыл. Предстоит кое-какая… сортировка. Я все продумал. На Сити-Айленд, справа от моста, есть пункт проката гребных лодок, называется «Мэрфис Бейт энд Тэкл». Встречаемся там в девять вечера.

— Сколько плыть до острова-кладбища?

— От Сити-Айленд — примерно милю. Остров расположен посреди залива Лонг-Айленд, напротив Сэндс-Пойнт. Захвати снайперскую винтовку.

— С ума сойти! Как ты умудрился…

— Там будет Кивающий Журавль, — перебил он ее.

— Господи Иисусе!

— Не забывай о нашем договоре. Все делаем так, как я говорю. Никаких высадок армий ЦРУ на острове. Это только спугнет нашего Журавля. Только ты да я.

Он отключил связь. Подобрав с пола вагона бумажку, он стал быстро писать.

Кивающий Журавль бренчал на своей исцарапанной гитаре напротив церкви Святого Варфоломея. Полиция укатила, ограждения убрали, в церкви поработали уборщики. Все вернулось в нормальное состояние. Утро было чудесное, райскую голубизну неба нарушали легкие облачка. Оставалось только ждать.

Любимая, сюда скорей!

Мне только хуже от врачей,

От лихорадки я слабею…

Он увидел Кру, сначала шедшего по Сорок девятой улице навстречу потоку пешеходов, потом свернувшего на Парк-авеню. Самое время! Кивающему Журавлю пришелся по сердцу его вид: взъерошенный, с ввалившимися глазами, краше в гроб кладут! Он перешел Парк-авеню и направился прямиком к Кивающему Журавлю, собирающему денежки в раскрытый гитарный футляр. Журавль знай себе бренчал, ласково мурлыча песенку. Кру уже приблизился, уже задевал носками ботинок его футляр, а он все играл и пел. Знал, что при таком скоплении народу Кру не позволит себе глупостей.

Ты исцелишь меня за день,

Врачу меня лечить не лень,

Но он провозится неделю.

Кру бросил в футляр, к россыпи мелочи и немногочисленным купюрам, смятую бумажку. Бросил — и остался стоять. Журавль допел песню и наконец поднял голову. Их взгляды встретились. Почти минуту они смотрели друг на друга. Кивающий Журавль читал в глазах Кру лютую ненависть, и она грела его лучше всякого солнца. Потом его враг отвернулся и зашагал обратно той же дорогой, какой пришел, в сторону Лексингтон-авеню.