— Это ружье еще не доработано. Когда-нибудь дружище Хуан Ибаньес сделает что-нибудь получше.

Солнечные лучи отвесно падали на дорогу, и Сальседо почувствовал, как у него на лбу под шляпой выступают капельки пота. Завидя солончаковые озерца Сенагаля, Касалья приблизился к первому, сел на берегу, разулся и опустил ноги в воду. Когда Сальседо последовал его примеру, из зарослей осоки взлетела пара королевских уток.

— В этих недостатка нет, — сказал Касалья. — Они тут всегда резвятся.

— А они не будут спариваться?

— Уже поздно. Селезень — птица утренняя, он возбуждается спозаранку.

Заросли рогоза хрустели у них под ногами, и Сальседо получал странное удовольствие, ощущая щекотанье струек ила между пальцами ног. Неожиданно он заметил жабу, плывущую среди стеблей осоки. Она плыла размеренно, не взбаламучивая воду, устремив отсутствующий взгляд выпученных холодных глаз куда-то в одну точку. Он показал на отвратительное животное Касалье.

— Это жаба-самка, — заинтересованно сказал тот. — Она совокупляется. Вы заметили?

Когда он произносил эти слова, Сальседо обнаружил самца, вторую маленькую неподвижную жабу, сидящую на широкой спине первой. У него в животе что-то перевернулось. Его начало мутить и тут же затошнило. Он смотрел на двух спаривающихся животных и не видел их. Он видел баркас, на носу которого красовались лицо и грудь Тео, а он сам одиноко греб, сидя на корме. Он стал мерзок самому себе, и это чувство отвращения было столь удушающим, что он стремглав выскочил из воды и, не дойдя до дороги, сложился пополам в мучительном приступе рвоты. Касалья направился к нему:

— Ваша милость больны? На вас лица нет.

— Эти твари, эти твари… — твердил Сальседо.

— Вы говорите о жабах? — засмеялся священник. — Самка в десять раз крупнее самца, любопытно, не правда ли? Самец — это всего лишь маленький оплодотворитель, мешочек спермы.

— Помолчите, ваше преподобие, прошу вас.

Мучительный образ не выходил у него из головы, сколько он ни терзал шпорами бока Огонька, как если бы у непристойного видения была какая-то связь с быстротой коня. Тео-жаба, позволяющая Сиприано-жабе залезть на нее и плыть на ней, побежденной, по большому озеру: эта сцена вновь и вновь выворачивала его наизнанку. Хватит ли у него теперь мужества овладеть Тео?

Королева Парамо встретила его в крайнем возбуждении.

— Ты уже здесь, малышок? Бог мой, я думала ты никогда не вернешься? Мне было так одиноко, Сиприано, и я говорила себе: у меня у одной не может быть сына. Для этого мне нужна штучка моего мужа.

Однако ночью Сиприано даже не пытался искать с ней близости. И Тео, словно предчувствуя что-то, не искала его штучки. На следующую ночь повторилась та же сцена: каждый тщетно ожидал проявления активности другого. Но образ большой жабы, плывущей по соленым водам Сенагаля, оказывал на Сиприано парализующее действие. Целую неделю длилось бесплодное ожидание Тео. Сиприано продолжал видеть в ней всесильную и взбалмошную собственницу-жабу. Но еще большее отвращение вызывал ее придаток: раболепный, угодливый, усердный жабеныш, оплодотворяющий ее, сидя у нее на спине. Мешочек спермы, как сказал Касалья. Никогда Сиприано не был так далек от каких-либо сладострастных помыслов. Одна мысль о том, чтобы попытаться овладеть женой, вызывала у него тошноту. Тео обозлилась до предела. У нее начались приступы удушья — предвестники истерии. Ее муж не хочет сына, он не желает его! Дошло до того, что он оберегал от нее свою штучку, а без нее, сама по себе она не могла понести. Штучка была крайне необходимым элементом оплодотворения, а теперь ее у Тео отобрали! Она исчезла по велению ее мужа, словно заговоренная! Тео рыдала у него на груди в своем траурном одеянии, также мало способствующем изменению настроя Сиприано. Но всякий раз, когда он обнимал ее, не идя дальше, он вновь видел в ней жабу, огромную и всепоглощающую, плывущую по соленому озеру и мечтающую только о том, чтобы ее оплодотворили. Дела шли все хуже. Сиприано не мог выйти из дома. Тео голосила и беспричинно кричала, не ела и не спала, пока однажды утром Сиприано не предложил ей посетить доктора Галаче, городскую знаменитость, чтобы попросить у него совета. Он не скрыл от Тео, что уже был у доктора, что тот признал его вполне здоровым и пригодным к деторождению и хотел бы видеть Тео.

Галаче, одетый в роскошный бархат, с открытыми до локтей, ухоженными руками, был столь же серьезен и внимателен, как и в первый раз. Сиприано подумал о том, как сорок лет назад его родители совершали такой же визит — впустую. И что он родился именно тогда, когда донья Каталина, его мать, уже четыре года никак не лечилась. Он готов был упомянуть об этом, но смолчал. Без сомнения, некстати сказанные слова могли бы свести на «нет» зарождающийся в жене оптимизм. Посему он утаил от нее то, что знал о своих предках: ограниченную способность рода Сальседо к деторождению. Доктор Галаче выслушал его со всей серьезностью, после чего сказал:

— Разрешите теперь обследовать вашу жену.

Тео растянулась на столе. В течение нескольких минут в кабинете царило молчание, пока Галаче не выпрямился:

— Нет никаких отклонений, — сказал он. — Детородные органы сеньоры в полном порядке и готовы к зачатию.

Затем он повел обоих на веранду, где стоял стол и белые стулья.

— Я буду откровенен, — начал он. — Наши деды в подобных случаях, когда оба супруга казались способными к продолжению рода, обращались к разного рода знахарским средствам, вроде испытания чесноком, которые, как мы теперь знаем, совершенно бесполезны. Но и без того, чтобы засовывать сеньоре во влагалище чеснок — ведь между влагалищем и ртом нет никакой связи — я вижу, что ее оплодотворению ничто не препятствует. Посмотрим теперь, что можно сделать.

Сиприано встрепенулся:

— Ваша милость считает, что мы сможем что-то предпринять?

Доктор сплел пальцы своих открытых до локтей рук.

— Ваши милости обратились ко мне, потому что мне доверяете. Я попробую разрешить ваши проблемы. Прежде всего, история семьи Сальседо приводит нас к выводу: ее мужчины не слишком плодовиты, но и не бесплодны. Им нужно время. Есть пары, которым для того, чтобы обзавестись потомством, достаточно девяти месяцев. Но Сальседо не таковы. Этим господам нужно шесть, а то и девять лет, чтобы умножить свой род. Им свойственно медленное размножение, такова их природа. Что касается вас, сеньора, то вы должны сохранять спокойствие: живите, развлекайтесь, не думайте ни о чем, и я вас уверяю: когда наступит срок для появления потомства Сальседо, вы забеременеете. Я вам это обещаю со всей ответственностью — при условии, что вы будете терпеливы, что будете принимать мужа с радостью, представляя себе, что вот-вот зачнете. Насколько я знаю, ни одной плачущей и стенающей женщине не удалось понести. Сделайте над собой усилие.

Доктор Галаче встал. На листке для рецептов он быстро написал несколько загадочных слов. И добавил:

— Мужчины из рода Сальседо обладают особенностью, которую мы, врачи, сегодня называем «упрямым семенем». Лучшее лекарство против этого — терпение. Не торопитесь, ждите, пока исполнятся сроки. Но на всякий случай я буду помогать вам. Сеньор Сальседо должен принимать каждый вечер перед сном препарат из окалины серебра и стали — для усиления эякуляции. Он эффективен и не имеем побочного действия. Что касается вас, сеньора, сделайте милость: каждый месяц четыре дня подряд воздерживайтесь от половых сношений, а на пятую ночь, ближе к обычному часу соития вместо него пейте подогретый сок шалфея с солью. Это самый лучший способ подготовить тело к зачатию.