— Держи, держи вот так.

— Открытым?

— Какого черта, разве нужно его закрыть? Конечно, открытым! Совсем тупой?

Тони ощупал пальцами резиновый уплотнитель, которым был обтянут край крышки. Взялся за крышку и опустил ее на отверстие люка. Согнувшись вдвое, так что щека оказалась прижатой к ледяной палубе, он прищурил глаза, рассматривая, насколько плотно резина прилегает к стали. Потом поднялся на ноги, и Луи Бальду оказался лицом к лицу с ним.

— Я тебе щас дам отличную работенку, Луи. Добудь где-нибудь мел, натри им уплотнитель и постучи крышкой по палубе, чтоб след остался. Там, где следа мела не окажется, надо будет поднять палубу, скажем, наварить слой. Найди шлифовальщика и скажи ему, чтоб зачистил шов, чтоб все было гладко и ровно по всей окружности. Понял?

— Конечно. Будет сделано.

— Только смотри не покалечься. Это все на сегодня, так что особенно не напрягайся.

Выражение лица Бальду было только что не яростное, когда он с патриотическим подъемом сосредоточенно выслушивал эти инструкции, потом коротко кивнул и начал отступать. Тони ухватил его, прежде чем он успел споткнуться о лежащую позади крышку люка, потом отпустил и без дальнейших замечаний ринулся на запах кофе.

Ночь предстояла вполне приличная. Дора, которую он заполучил у парня по кличке Хинду, была несколько маловата ростом, меньше, чем ему нравилось, но у нее была великолепная белая кожа, особенно ее груди, и жила она одна в комнате с хорошим отоплением — никаких сестер, теток, мамаш, никого. И оба раза приносила домой свежий хлеб из булочной Мэйси, где по ночам работала упаковщицей. Так что теперь все, что ему оставалось делать, это всю смену сохранять спокойствие и не напрягаться, чтоб не клевать носом, когда встретится с нею за завтраком у Болди. Осторожно двигаясь по проходу по направлению ко все усиливающемуся запаху кофе, он заранее радовался и веселился и, заметив подвыпившего матроса, пытавшегося спуститься по трапу, подставил пареньку плечо под задницу. Мягко опустив его на палубу, он помог ему пройти несколько ярдов по проходу, пока тот не добрался до койки и не упал на нее. Тогда он забросил ему ноги на койку, перевернул его, расстегнул бушлат, развязал шнурки на ботинках, после чего вернулся к поискам источника кофейного аромата.

Ну вот, этого вполне следовало ожидать! Там был этот Хинду, стоял над электрической кофеваркой. Ее обслуживали двое матросов в майках с короткими рукавами. Хинду был огромный малый, но рядом с ним стоял рабочий на голову выше его, настоящий гигант. Тони неспешным шагом подошел к ним, и Хинду сказал матросам:

— Это мой приятель, может, ему тоже нальете?

К ближайшей переборке было приделано несколько шкафчиков. Из одного из них матрос достал чистую чашку и пятифунтовый пакет сахару. Тони поблагодарил его, перехватив у него полную чашку, и отступил на шаг в сторону. Хинду подошел к нему:

— Ты где нынче?

— Палуба Ц, водонепроницаемый люк. А ты?

— Меня тут нету. Они там все еще возятся с установкой ветрозащитного козырька на главной палубе.

— К черту этот козырек.

— Помнишь, что сказал Вашингтон, когда они переправились через Делавэр?

И они произнесли хором:

— Гребаный холод!

И принялись за кофе. Кожа у Хинду была такая темная, что его иногда принимали за индуса; а он еще и дополнял это впечатление, всегда тщательно причесывая густую вьющуюся шевелюру, аккуратно подбривая иссиня-черную бороду и всегда дочиста отмывая руки.

— Мне бы позвонить надо, — тихо сказал он, наклоняясь к Тони. — Когда я уходил, она прям рвала и метала. Господи, а его я встретил на лестнице, он как раз домой возвращался.

— Какого ж черта ты там так надолго застрял?

— Ничего не мог с собой поделать. — Его взгляд смягчился, губы задвигались словно от боли, перемешанной с удовольствием. — Она меня прям с ума сводит! Мы тут с ней даже погулять ходили.

— Ты спятил, что ли?

— Ничего не мог с собой поделать. Ее стоит только увидеть, и ты сразу труп! Краси-и-ивая. Точно тебе говорю! Я прям с ума схожу. И вот встретил его, прям на лестнице!

— Ты кончишь тем, что будешь трахаться даже в могиле, Хинду.

— Она только ко мне прикоснется, я прям умираю. Умираю, Тони! — Хинду прикрыл глаза и помотал головой, погружаясь в воспоминания.

Позади них возникла какая-то возня, они обернулись. Огромный рабочий, прикончив кофе, тянул за конец толстой цепи, пропущенной через несколько шкивов, закрепленных на бимсе у них над головами, и с палубы медленно поднимался гигантский электромотор. Тони, Хинду и оба матроса наблюдали, как этот огромный такелажник легко поднимает подвешенный к цепи мотор, пока тот не оказался вровень со шкивами и больше его поднимать было уже некуда, но оставалось еще дюйма три, которые ему нужно было преодолеть, чтобы втолкнуть на площадку, прикрепленную к потолку над их головами. Такелажник потуже натянул рабочие рукавицы, встал под самым мотором, подставив под него обе руки и чуть согнув колени, и подтолкнул его вверх и вбок. Мотор — в это невозможно было поверить! — приподнялся, и его станина оказалась чуть выше платформы; такелажник поднажал и поставил его на место. Выбравшись из-под платформы, он встал сзади нее и полностью задвинул мотор в нужное положение, где он и должен был оказаться. Лицо его налилось кровью, и, разгоряченный усилиями, он казался сейчас еще больше, чем прежде. Стягивая рукавицы, он посмотрел сверху вниз на матросов. Те по-прежнему сидели на палубе.

— Кто-нибудь из вас читал книгу «Оливер Уизуэл»?

— Нет.

— А надо бы прочесть. Дает совсем новое представление об Американской революции. Понимаете, есть такое мнение у ученых, что революция вовсе не была необходима.

Тони уже шагал прочь от них, Хинду следовал за ним, чуть отстав, и спрашивал его на ходу:

— Может, я нынче поторчу там у вас, а, Тони? Идет? Я спрошу у Чолли, ладно?

— Давай.

Хинду с благодарностью похлопал Тони по спине и поспешно полез вверх по трапу.

Тони глянул на свои карманные часы. Пять часов. Час он уже убил. Пристраиваться поспать еще рано. Ему вдруг почудилась какая-то опасность, и он посмотрел вперед, в глубину прохода, но там был только какой-то цветной рабочий, которого он не знал, он возился с пневматическим долотом, в которое никак не мог вставить рабочий наконечник. Он обернулся в противоположную сторону, и вовремя, чтобы успеть заметить начальника участка и человека в фетровой шляпе и пальто, те приближались к нему с наполовину развернутыми синьками в руках. На глаза ему попался и воздушный шланг от пневматического долота, он пополз вдоль него на четвереньках в какой-то отсек. Когда эти двое начальников прошли мимо, он поднялся на ноги и вышел обратно в проход.

Ночь обещала превратиться в нечто медленное и тягучее, когда стрелка часов почти не движется. Выпитый кофе еще более обострил его чувства, так что о том, чтобы поспать, не могло быть и речи. Он двигался по проходам и коридорам решительно и целенаправленно, взбирался по трапам, спускался вниз, отыскивая парней, которых вроде бы знал, но этой ночью на корабле велось немного работ; он не знал, отчего так получилось, впрочем, на это ему было наплевать. Возможно, начался аврал на двух миноносцах, что прибыли прошлой ночью. У одного была разворочена носовая часть, второй с трудом втащили в док из гавани, так он кренился на один борт. Бедолаги все эти матросики на миноносцах, там же повернуться негде, а ведь некоторые из этих ребят в скверную погоду еще и от морской болезни страдают. Самое отвратное начинается, когда пригоняют британские корабли. Хорошо еще, что он никогда не попадал на эти посудины — там от тараканов деться некуда, даже сесть невозможно, не говоря уж о том, чтобы выпрямиться во весь рост, а их морские пехотинцы сплошь гомосексуалисты. Даже не верится, когда видишь такое впервые, например, прошлым летом, когда приволокли этот британский крейсер. Капитан все время на палубе, бегает взад-вперед, хотя корабль уже в сухом доке. Истинный англичанин, зануда надменная, с моноклем, усами и в этой своей заломленной фуражке, в руках стек для верховой езды, он его все время за спиной держит, а сам то и дело бросает злобные взгляды на всех, кого видит, а чтобы уйти с вахты — это ни-ни. И каждые два-три часа начинают свистеть дудки, вызывая морскую пехоту на верхнюю палубу для строевой подготовки и отработки ружейных приемов, и эта кодла пидоров протискивается по переходам, вопя и толкаясь, и у всех рожи в прыщах. Господи, как же он ненавидел этих англичашек, особенно за то, как они гнусно обошлись с Италией, да еще издевались при этом! А эти тупицы-офицеры, которых он видел в июле, — шляются повсюду в своих толстых, волосатых синих мундирах, потеют как свиньи, аж с очков капает. Вот американский военный корабль сразу отличишь, даже с завязанными глазами — он пахнет кофе и чистотой, и на нем всегда можно раздобыть воды со льдом, в любом месте, куда ни сунься. Конечно, все утверждают, что британские комендоры лучше, только кто сейчас побеждает в этой войне, Господи помилуй?! Да без нас они бы давно уже облажались и теперь кланялись бы этим траханым немцам. А у французов был отличный корабль, этот захваченный «Ришелье», какая там панельная обшивка в кают-компании, ну чисто как в гребаном дворце! Только у них там что-то было не так с орудиями, как говорили ребята, они ни во что не могли попасть.