– Послушай, Винка. Ты неважно себя чувствуешь. И я пришла тебе помочь. Скажи, что ты задумала? Зачем тебе деньги?

Тут она вышла из себя и принялась мне угрожать. Я предложила позвать врача или отвезти ее в больницу.

– С тобой творится неладное, и врачи непременно тебе помогут.

Я изо всех сил пыталась ее успокоить, утешить, но все без толку. Винка вела себя как одержимая – кажется, она была способна на все, – то кидалась в слезы, то злобно хохотала. А потом вдруг достала из кармана результат теста на беременность.

– Это все ваш муженек!

Первый раз за многие годы я, женщина, которую ничто не могло вывести из себя, потеряла самообладание. В моей душе вдруг разверзлась глубокая трещина, и я не знала, как это остановить. Я вся сотрясалась изнутри, и это меня привело в ужас. Я видела, как пламя охватывает мою жизнь. Мою и всей моей семьи. О том, чтобы смотреть на это сложа руки, не могло быть и речи. Я не могла смириться с тем, что наша жизнь сгорит и обратится в пепел по вине какой-то девятнадцатилетней пироманьячки. Пока Винка продолжала глумиться надо мною, я заметила копию статуэтки Бранкузи, которую купила сыну в музее Лувра, а он передарил ее Винке. Мои глаза заволокла белая пелена. Я схватила статуэтку и обрушила ее на голову Винке. Удар вышел несильный, но она упала, как тряпичная кукла.

* * *

Затмение продолжалось долго – время как будто остановилось. Все померкло. Разум мой застыл, точно мир за окном, скованный снегом. Придя мало-помалу в себя, я поняла, что Винка мертва. Единственное, в чем я не сомневалась, так это в том, что нужно постараться выиграть время. Я дотащила Винку до кровати, уложила, повернув на бок, так, чтобы не было видно раны, и накрыла ее одеялом.

Затем я побрела обратно через весь кампус, похожий на призрачную песчаную равнину, и забилась у себя в кабинете, точно в коконе. Сев в кресло, я попробовала дозвониться до Франсиса – звонила раза три, но он не отвечал. Теперь все было кончено.

Я закрыла глаза и постаралась собраться с мыслями, хотя меня сильно лихорадило. Жизнь научила меня, что многие трудности можно преодолеть, если все хорошенько обдумать. От тела Винки следовало избавиться до того, как его обнаружат, – это была первая и самая очевидная, мысль, которая пришла мне в голову. Это было возможно, хотя и трудно. Я придумала кучу вариантов и планов, но всякий раз возвращалась к одному и тому же заключению: исчезновение юной наследницы Рокуэллов, да еще на территории лицея, вызовет настоящую ударную волну. На ее поиски будут брошены все мыслимые и немыслимые силы. Полиция перероет лицей вверх дном, проведет всевозможные научные экспертизы и опросит всех учеников и знакомых Винки. Не исключено, что найдутся свидетели, которые знали о ее связи с Ришаром. В конце концов объявится и тот тип, который сделал эти фотографии. Он и дальше будет ее шантажировать, а может, станет помогать полиции. Словом, выхода не было.

Первый раз в жизни я оказалась в ловушке и была вынуждена сдаться. В десять вечера я решила позвонить в жандармерию. И уже взяла телефон, как вдруг заметила Франсиса – он шел вместе с Ахмедом мимо Агоры в мою сторону. Я выскочила ему навстречу. Он тоже был сам не свой – таким я его еще никогда не видела.

– Аннабель! – крикнул он, сразу же заметив, что со мной не все благополучно.

– Я совершила ужасную вещь, – сказала я, прячась в его объятиях.

* * *

И я рассказала ему о моей жуткой ссоре с Винкой Рокуэлл.

– Не бойся! – прошептал он, когда я наконец замолчала. – Мне тоже нужно кое-что тебе сказать.

Я думала, что стою на краю пропасти, и тут, уже второй раз за день, у меня перехватило дыхание, и я совершенно потерялась, когда он рассказал мне про убийство Алексиса Клемана, в котором были замешаны Тома с Максимом. Франсис сказал, что, воспользовавшись строительными работами в лицее, они вместе с Ахмедом замуровали труп в стене спортивного корпуса. Он признался, что сначала не хотел ничего мне говорить, чтобы оградить от неприятностей.

Он сжимал меня в своих руках, заверяя, что найдет какой-нибудь выход, и напомнил, что мы преодолевали в жизни все трудности.

* * *

Первым идею подал Франсис.

Он заметил, что, как ни странно, двойное исчезновение вызывает меньше тревог, чем одиночное – убийство Винки поможет скрыть смерть Алексиса, и наоборот, если удастся связать их судьбы вместе.

Битых два часа мы ломали голову, обдумывая, какой план лучше. Я рассказала Франсису о слухах про их связь, вспомнила, что мой сын как-то обмолвился о письмах, которые задели его за живое и которые теперь могут сыграть нам на руку. Франсис приободрился, но я не разделила его оптимизма. Даже если нам удастся спрятать тела, следствие сосредоточится на сотрудниках лицея, и нас подвергнут невыносимому давлению. Он согласился и, взвесив все «за» и «против», даже решил признаться в двойном убийстве. Впервые за всю историю нашей с ним жизни мы готовы были сдаться. Но не из-за того, что нам недоставало воли или мужества, а потому, что иные сражения просто невозможно выиграть.

Вдруг ночную тишину взорвала барабанная дробь – мы вздрогнули и одновременно повернулись к окну. В стекло стучала какая-то девушка – на ней не было лица. Но это не призрак Винки, которая вернулась нас попугать. Это крошка Фанни Брахими, которой я разрешила остаться в интернате на все каникулы.

– Госпожа заведующая!

Мы с Франсисом тревожно переглянулись. Фанни – соседка Винки по общежитию, и я точно знала, что именно ей не терпится мне сказать: она обнаружила тело своей подруги.

– Все кончено, Франсис, – говорю я. – Придется звонить в полицию.

Но тут дверь моего кабинета открылась, и Фанни, обливаясь слезами, упала в мои объятия. Я пока не догадывалась, что сам Господь подсказал нам решение всех проблем. Господь всех итальянцев. Бог, которому мы молились еще детьми в часовенке в Монтальдичо.

– Я убила Винку! – призналась она. – Я убила Винку!

1

Было два часа ночи, когда я вышел из отделения неотложной помощи УБЦ[159] в Ла-Фонтоне. На что похож запах смерти? По-моему, в нем есть затхлые нотки медока, дезинфицирующих средств и бытовых химикатов, витающих в больничных коридорах.

Максим сорвался с десятиметровой высоты и упал на асфальтированную дорожку. Ветви росших на склоне кустов и деревьев, конечно, смягчили падение, но не настолько, чтобы уберечь его от множественных переломов позвоночника, таза, ног и ребер.

Посадив к себе в машину Оливье, я поехал в больницу следом за машиной «Скорой помощи» и по приезде видел моего друга лишь мельком. Его тело, в сплошных кровоподтеках, неподвижно лежало на жестких, похожих на капсулу носилках, шею и голову поддерживал ортопедический аппарат. Глянув на его бледное, бескровное лицо, опутанное перфузионными трубками, я с горечью понял, что ничем не мог ему помочь.