если это приглашение случайное и не ведет ни к чему в дальнейшем, то следует руководствоваться совершенно другими соображениями. Ему казалось, что от него скрывали настоящую причину, по которой его вызывали.

Прежде, чем высказать свое мнение, он решил сделать несколько намеков на постоянную службу у Эллерманов и посмотреть, что из этого выйдет. Возвышающийся перед ним огромный белый дворец подействовал на него подавляюще. Его великолепие было тяжелым. М-ру Грегори казалось, что тяжелая белая каменная рука опустилась на его плечи… Он вспомнил свою скромную виллу в Монклере. Вилла была скромная, но все же он был гораздо состоятельнее окружающих его представителей племени страховиков, пароходных маклеров, банковских служащих и т. д. В его доме было пятнадцать комнат, большая веранда с гамаком, английская гостиная с витриной для редкостей, в которой хранились маленькие слоны из слоновой кости и эмалевая коробка для папирос. У него был и гараж с шофером и тенистый корт, втиснутый рядом с домом, на котором играли в корректном Соутгэмптонском стиле две его дочери с соседними молодыми людьми в рубашках с открытым воротом. У его девочек был свой счет в банке, они слегка важничали, каждую осень бывали на футбольных состязаниях. Все они бывали в Европе, куда отправлялись на «Аквитании». «Знаете, это – самый удобный пароход», – всегда прибавляла его жена, упоминая об этом. Две маленькие отдельные каюты на палубе Д… А там, на Гудзоне, виднелась длинная изящная океанская яхта Эллермана «Белая дама». Он видел ее с поезда… Да, они были в Европе во всех знаменитых местах, даже в Эксе, где целую неделю изнывали от жары в душных мансардах под покатой крышей.

Прямой, негнущийся лакей проводил м-ра Грегори по обширному холлу, мимо больших комнат, где на стенах висели исторические полотна. Он вспомнил о картине, украшавшей камин в его столовой. Этой картиной они все очень гордились. То была «настоящая» картина написанная маслом, принадлежащая кисти дедушки Пикеринга. Дедушка Пикеринг был «хорошего рода из Новой Англии». Впервые здесь Грегори усомнился в художественной ценности произведения дедушки Пикеринга.

«В чем дело?» – думал м-р Грегори. Двадцать пять лет он изучал автомобили. Его ежегодные предсказания относительно хода автомобильной промышленности пользовались (и пользуются) огромным уважением. Он был признанным экспертом уже тогда, когда автомобильное дело едва начинало развиваться, и раньше, чем был построен первый эллермановский автомобиль. В дни своей молодости он изучал это дело с энтузиазмом фанатика, забросив все остальное. И совершенно справедливо утверждали, что никто не знает этого дела лучше его. Он написал три книги об автомобилях, их механизме, организации автомобильной промышленности и методах продажи. И несмотря на все это, он не мог заработать больше тридцати тысяч долларов в год, а иногда и меньше, – и то только при величайшем напряжении. Он чувствовал подавленную зависть, смутное ощущение поражения… Он понимал, что это нелепо, потому что его жизнь в сущности была вполне счастлива. Его семья, его друзья – все считали, что ему все прекрасно удается, и несмотря на это… все как-то мало удовлетворяло. Одно было для него совершенно ясно, – он слишком дешево брал за свои услуги. Поэтому он решил заставить Эллермана заплатить ровно тысячу долларов за эту консультацию. Я из него их выжму, – чуть не произнес он вслух. Если же компания Эллермана сделается его постоянным клиентом, то он возьмет с нее не менее пяти тысяч долларов в год.

– Я помню, что сказал вам прошлый раз на гольфе. – Ричард Эллерман остановился, привычным жестом положив руку на плечо Майкла Уэбба. Майкл стоял на террасе, Эллерман проходил мимо. Он шел своими быстрыми, отрывистыми шагами, приподняв палец в знак приветствия. Потом вдруг вернулся и подошел к нему. – Я помню, что говорил. Надеюсь, что вы как следует это обдумали?

– Что именно? – спросил Майкл. – Что я гроша ломаного не стою? Или что вы хотите, чтобы я на вас работал? Вы сказали и то и другое. Что же из двух? Или и то и другое вместе? – Он засмеялся так весело и заразительно, что Эллерман не удержался от улыбки.

– Вы шутник и прекрасно меня понимаете, – усмехнулся он. – Немногие меня понимают, но вы понимаете. И мисс Марголин. – Он на мгновение замолчал и серьезно прибавил: – Мои мотивы часто понимаются превратно.

– А мои нет! – ответил Майкл. Меня все понимают. Я ничего не оставляю воображению. Поэтому я имею такой крупный успех. Вы представляете себе, сколько я стою… в добрых старых долларах?

– Нет, не знаю, – сказал Эллерман, продолжая улыбаться. – На вашем месте я бы плюнул на всю эту философию и на весь этот второй сорт… Вам следовало бы серьезно за что-нибудь взяться. Я вижу, что из вас выйдет толк. Меня всегда считали довольно проницательным судьей людей… И на мое предложение вице-президентства не следует чихать. Это прекрасная возможность. Многие люди полжизни работают, чтобы добиться такого положения, и даже хорошие, талантливые люди.

Майкл покачал головой и быстро ответил:

– Я вам не подойду. Я не добиваюсь. Я отбиваюсь. Это намного легче.

Эллерману было досадно. Но его настойчивость была высокой марки, и он был способен пересилить всякую досаду, если это было нужно для какой-нибудь цели.

– Позвольте вам сказать одну вещь, – начал он, – и сказать только для вашей пользы. Вы завоевали репутацию остряка. Это верно. Я слышал это от многих. Вас начинают считать присяжным остряком. Вы этого не заслуживаете. Но такая у вас манера.

Произнеся эту тираду, Эллерман серьезно и сочувственно глядел на него.

– Я этого не заслуживаю?! – воскликнул Майкл. – И вы смеете говорить мне это в лицо? Я этого, по-вашему, не заслуживаю? Держу пари, что я самый лучший остряк, которого вы встречали за последние десять лет.

Повернуться к нему спиной и отойти от легкомысленного шутника было первым порывом Эллермана, но он чувствовал, что это было бы поражением. Он хотел быть выше Майкла Уэбба и для этого не мог придумать ничего иного, как внести его в списки лиц, состоящих на жалованье у компании. Единственные отношения между людьми, которые казались ему вполне реальными, были отношения хозяина к служащему, продавца к покупателю. Он не искал подобострастных людей, – их всегда было достаточно. Он любил независимых и откровенных людей, и ему нравилась их независимость и нравилось ими владеть так, чтобы при отношениях хозяина и служащего он мог им показать, что они не так независимы, как им кажется. Его натура была примитивна, как финский нож. Это было не что иное как сокровенная низость души, обуреваемой жаждой власти.

Он снова положил руку на плечо Майкла и улыбнулся.

– Знаете, вы были бы хороши в водевиле… Однако мне сегодня не до шуток, я занят делами. Пожалуйста, подумайте серьезно о моем предложении. Я уверен, что оно вполне для вас подходяще… В одиннадцать у меня совещание… Между прочим, – не хотите ли вы прийти нас послушать? Это насчет хэнтеровского проекта. Приходите и познакомьтесь с нашей деловой атмосферой.

Майкл сказал, что ему очень интересно присутствовать на совещании.

– Правильно! Это дело! – сказал Эллерман, направляясь с ним с террасы в контору, – я сделаю из вас крупного дельца. – И отечески похлопал его по спине. – Мы сегодня пригласили Эдуарда Грегори, – сообщал Эллерман Майклу по дороге, – человека очень известного и высоко ценимого в автомобильном мире. Он – эксперт–консультант.

– Что такое? – спросил Майкл. – Инженер–консультант?

– Больше чем инженер–консультант. Он изучил все методы продажи, организацию дела, себестоимость и прибыль, личный состав – решительно все. Вам может показаться странным, что я пригласил постороннего человека для обсуждения этого предложения, когда у нас есть свои эксперты… Это не так уж странно в конце концов. Мне надо слышать беспристрастное мнение о достоинствах этого проекта, без всякой личной предвзятости. Все наши, конечно, знают Хэнтера, и… и… я хотел бы знать, что думает об этом Грегори… Это не значит, что я буду непременно руководствоваться его мнением. К сожалению, решение лежит исключительно на мне,