Я оценил все риски и благодарю ваше сиятельство за то, что вы еще раз изволили предупредить меня о них. Мне жаль, что вам пришлось совершить столь утомительную поездку для личного знакомства со мной. Надеюсь, что ваше любопытство удовлетворено. Больше мне вам нечего сказать.

Князь вздрогнул и с гримасой недовольства, исказившей его лицо, обычно спокойное, неприступное и горделивое, вновь зашагал по комнате:

– Просто удивительно, как с таким неумением вести переговоры вы занимаетесь коммерцией! Мне кажется, это просто невозможно. С другой стороны, может, именно поэтому вы так и уцепились за фантазию вашей соседки? Не стоило, право, не стоило… Вам нужно поправить свои дела? Вы наделали долгов и это наследство – ваш последний шанс?

Внутри я вспыхнул от такой бесцеремонности.

– Я никогда не беру в долг, а дела мои развиваются в строгом соответствии с моими желаниями и моими потребностями, – стараясь не выказывать раздражения, ответил я.

– Ну, потребности тут явно невысоки, – князь, напоказ поморщившись, окинул взглядом мой кабинет.

Потом он снова уселся на диванчик и, помолчав немного, проговорил спокойно и размеренно, совершенно не испытывая, судя по тону его голоса, какой бы то ни было неловкости:

– Марк Антонович, давайте начистоту! Вы хотите денег? Я готов, в разумных пределах, конечно, помочь вам избегнуть всех упомянутых мною несчастий, которые, несомненно, обрушатся на вашу голову, если вы не откажетесь от этой вашей бредовой затеи. Десять тысяч рублей серебром, спасенная репутация и уйма свободного времени, чтобы успеть в этой жизни сделать хоть что-то полезное и приятное для близких и для себя самого! Что скажете?

Вернувшись обратно в кресло, я вдруг про себя выдохнул:

«Значит, всего лишь предложил денег!.. И всего-то десять тысяч… То есть, я представляюсь ему далеко не самым серьезным и опасным соперником. Так, очередная пустяковая заминка в его делах, пусть он и решил устранить ее лично!.. Такими десятитысячными векселями и покупаются, наверное, все эти Огибаловы, Шепелевские и Хаймовичи…

– Благодарю вас, ваше сиятельство, но у меня нет нужды в ваших десяти тысячах, – ответил я князю. – У меня вообще нет нужды в ваших деньгах.

– Это говорите мне вы, – изумился князь, – тот, кто намерен затеять громкое судебное дельце ради того, чтобы наложить свою лапу на капиталы, попавшие в мои руки совершенно законным путем?

– Я не притязаю ни на одну копейку, полученную кем бы то ни было законным путем.

– Вы думаете, что я предложу вам больше десяти тысяч? Вы ошибаетесь! Вы не стоите больше, – князь говорил спокойно и чуть насмешливо, и только его пальцы, барабанившие по серебряным завитушкам набалдашника трости, которую он не выпускал из рук, выдавали его раздражение.

– Я не притязаю ни на что, – повторил я.

– Сейчас вы совершили вторую фатальную ошибку, и я ума не приложу, чем теперь смогу вам помочь, – князь поднялся, всем своим видом давая мне понять, что наш разговор завершен.

– Не стоит обо мне беспокоиться, – я тоже встал с места. – Позвольте мне проводить ваше сиятельство до дверей.

Князь, схватив со стола свой цилиндр, развернулся к выходу, и, ей-богу, я услышал, как он лязгнул зубами.

«Лев оставил добычу. А добыча, хоть и не выстрелила, но, по крайней мере, осталась живой», – с этой мыслью я поспешил к двери и с показной услужливостью распахнул ее перед моим гостем.

В передней на приземистом диванчике, который я по своей старой привычке использовал после прогулок как место для перчаток и шляп, сидел человек в черном мундире. Это был Иван Александрович Воронин, коллежский регистратор из губернской канцелярии. Мы несколько лет приятельствовали, но сейчас я особенно был рад его видеть. Судьба порой очень вовремя приводит нужных людей…

– Иван Александрович, здравствуйте! – воскликнул я. – Какими судьбами?

– Я услышал, что вы, Марк Антонович, вернулись в город, и решил зайти, – Воронин неловко махнул мне перчатками, которые держал в руке и, поднявшись, принялся рассеянно поправлять на носу круглые очки.

– Очень вам рад, очень рад, – произнес я с чувством охотника, все-таки нащупавшего рядом с собой на земле ружье, ранее выбитое из рук диким зверем. – Разрешите вам представить, милейший Иван Александрович, его сиятельство князя Евгения Константиновича Кобрина. Представляете, какой анекдот: из самой Москвы заехал ко мне в гости – меня, понимаете ли, проведать…

Воронин удивленно, недоуменно и даже несколько испуганно взглянул на меня.

– Да-да, я понимаю, что представлять сперва князя коллежскому регистратору, – ответил я на немой вопрос в его глазах, – вещь неслыханная, но мне, Иван Александрович, очень важно, чтобы вы хорошо запомнили эту минуту.

Князь густо покраснел.

Воронин, совершенно растерявшись, неуклюже поклонился князю.

Я же в мыслях снова заряжал свое ружье.

– Представляете, милый Иван Александрович, поездка в Москву может подарить множество прелюбопытнейших и полезнейших знакомств. Но, поверьте, приезд князя ко мне стал для меня полной неожиданностью. Если бы не этот серебряный набалдашник на вашей трости, я бы подумал, что вы, ваше сиятельство, – я повернулся в Кобрину, – просто-напросто переодетый актер, которого мои друзья подговорили разыграть меня. Но эта трость, настоящий образец ювелирного искусства, слишком дорога для провинциального актера! Да и ваше пальто, сюртук, галстук… Я даже боюсь предположить, сколько вы заплатили вашему портному! Не удивлюсь, что ваше инкогнито будет обсуждать весь город, – в своем воображении я еще раз спустил курок.

Князь, надев на голову цилиндр, взглянул на меня поверх поредевшей макушки обернувшегося ко мне Воронина, и я понял, что мой выстрел попал в цель.

«Да, князь, – подумал я, глядя на то, как мой высокопоставленный гость, покусывая губы, поправляет на своих запястьях манжеты тонких дорогих перчаток, – посмотрите на этого коллежского регистратора: простой честный человек, он не станет лгать в суде. Да, он подтвердит, что именно вас он видел в моем самарском доме в октябре 1869 года, с этой самой тростью в руках и в этом самом пальто на плечах. И вы можете сколько угодно доказывать, что вы не предлагали мне взятку, но сам факт того, что вы приезжали ко мне домой, очень многое скажет судьям».

Без единого слова князь вышел из дома и быстрым шагом ринулся к калитке, за которой его уже ждала черная карета.

«Удивительно: когда я заходил в калитку, никакой кареты не было… Любопытно, насколько хорошо все же князь осведомлен о моих передвижениях! Что же, ему доложили о том, что я выправил себе подорожную грамоту, дабы покинуть Москву? А я ведь совершенно не замечал за собой слежки…» – мне снова стало немного не по себе.

Вероятно, подобные чувства испытывал и