К утру редут был готов, и на нем стояло уже девять батарейных орудий и одна двухпудовая мортира, которые могли начать бомбардирование города. Так положено было начало осаде Ахалцихе.

Между тем 8 августа, в этот последний день обоюдного бездействия противников, случилось обстоятельство, выведшее русские войска из их выжидательного положения. Утром Паскевич получил тревожное известие, что на помощь к Ахалцихе идут еще десять тысяч лазов, под начальством паши Мейданского, и что через несколько дней они уже будут под крепостью. Явилось предположение, что турки только потому и бездействовали, чтобы усыпить внимание русских и, дождавшись прибытия лазов, разом уже всеми своими силами нагрянуть на их лагерь. Паскевич собрал военный совет. Подавляющее неравенство русских и турецких сил было так очевидно, что на решение совета предложен был роковой вопрос: оставаться ли под Ахалцихе или отступить через Боржомское ущелье в Грузию, чтобы собрать там подкрепления, и только тогда уже снова двинуться к Ахалцихе? Не подлежало никакому сомнению, что настоящая осада могла начаться только с того момента, как вспомогательный турецкий корпус будет разбит под стенами крепости, и в вопросе, поставленном Паскевичем, это разумелось само собой. Пущин в своих записках рассказывает, что он участвовал в этом совете и, как младший, первый подал голос за наступление. «Мое мнение, – сказал он, – сегодня же ночью внезапно напасть на турок в их собственном лагере, разбить их и тем освободиться от блокады, в которой они держат наши войска». Мнение это было принято всеми единогласно.

С вечера отданы были все приказания. Генерал Муравьев с гренадерской бригадой, сводным батальоном и тремя ротами пионер остался для прикрытия лагеря, остальные войска – восемь батальонов пехоты, вся конница и двадцать пять орудий – предназначались для ночной экспедиции, под личным предводительством главнокомандующего. Поход был объявлен в полночь.

Из показаний лазутчиков Паскевич уже знал, что турецкая армия стояла в четырех лагерях, из которых первый располагался на высотах против северного фаса крепости; другой – на западе, близ укрепленной башни Каядага; а остальные два – у Су-Килисса и Ашаг-Памачь, на большой Ардаганской дороге. Эти два последних лагеря держали под своим наблюдением весь правый гористый берег Ахалцихе-чая, и дорога к ним прикрывалась сильным ретраншементом, поставленным турками у подгорной деревни Марда. Действовать по этому пути Паскевичу было крайне рискованно, и атака должна была начаться с северного лагеря.

Но и там кратчайшая дорога, лежавшая у подошвы северных высот, преграждалась сильным люнетом, сложенным из бревен и укрепленным двумя бастионами.

Нужно было найти другой, более скрытый путь, а это, при совершенном недостатке благонадежных проводников, было нелегко. К счастью, некто Мута-бек, один из ахалкалакских старшин, плененный при взятии крепости, добровольно предложил свои услуги. Обласканный Паскевичем, этот суровый, непреклонный мусульманин предался ему всей душой, и теперь на его верности основан был весь успех экспедиции. Мута-бек отлично знал окрестную местность и повел отряд обходной дорогой на селения Цыйра и Цхурут, огибая крепость с северной стороны, на расстоянии двух или трех верст.

Войска следовали лощиной, прикрытые горами, и не могли быть замечены турками. Дорога вообще не представляла особенных трудностей, но ночь была так темна, что войска, при частых подъемах и спусках, растянулись, а Херсонский полк, следовавший в арьергарде, и вовсе сбился с дороги. Пока его ждали, прошло добрых полчаса. Стало уже светать, а войска, вместо того чтобы быть на месте, только еще выдвигались из селения Цыйра. Между тем тяжелый гул шагов идущей пехоты и стук колес артиллерии давно обратили на себя внимание турецких аванпостов. И едва в предрассветной мгле обозначились перед ними темные полосы двигавшихся колонн, как грянул сигнальный выстрел, и тревога быстро разнеслась по всем четырем турецким лагерям.

Теперь русскому отряду самому нужно было с минуты на минуту ожидать нападения, а он находился еще в трех верстах от головного турецкого лагеря и среди местности совершенно неудобной. Но всякие сомнения и колебания были уже невозможны, приходилось принять бой там, где застал неприятель. Впереди отряда виднелись высоты, идущие параллельно северному фасу крепости, и Паскевич быстро решился занять их, как единственную позицию, которая представлялась ему в этой малоизвестной местности. Но пока войска переходили крутые рытвины и выбивались из рыхлых пашен, против них уже были сосредоточены огромные массы вражеских сил. Позиция, случайно занятая Паскевичем, имела свои выгоды и свои недостатки. Она представляла собой довольно большое плато, на котором свободно могли расположиться войска. Но против этих высот лежали такие же, параллельные им другие высоты, отрезанные от первых глубоким извилистым оврагом с крутыми скалистыми берегами, и там-то, на крепкой позиции, теперь уже стояла турецкая пехота с большим числом артиллерийских орудий. Самый овраг тянулся сперва параллельно крепости, а потом вдруг круто, почти под прямым углом, поворачивал к северу и, огибая высоты русской позиции, терялся вдали, в низменных болотах за деревней Цхурут. За этой-то второй частью оврага сосредоточились огромные массы турецкой конницы. Таким образом, русская позиция представляла собой прямой угол, вершина и стороны которого обстреливались перекрестным огнем неприятеля.

Правда, овраг, подобно рву, прикрывал позицию со всех сторон; но зато по тому же оврагу, как по траншеям, неприятель мог безопасно подводить свои войска и укрывать резервы.

Но так или иначе, а другого выбора не было, и Паскевич поставил отряд в оборонительное положение. Два донских полка с четырьмя орудиями отправлены были назад для связи с отрядом Муравьева и для прикрытия дороги к вагенбургу. На левом фланге позиции, под командой гвардии полковника Сенявина, стоял сводный пехотный полк, составленный на время экспедиции из батальона эриванцев и батальона сорок первого егерского полка, с шестью орудиями. В центре, в самой вершине угла, образованной перегибом оврага, расположился Херсонский гренадерский полк с четырьмя орудиями, под начальством генерал-майора Попова. Правый фланг отбрасывался направлением оврага совершенно назад, почти под прямым углом к левому флангу, и был занят сводным батальоном пехоты (две роты козловцев и рота пионер), двумя казачьими полками и двумя полевыми орудиями. На самой оконечности его, уже упираясь в деревню Цхурут, стоял Ширванский пехотный полк с четырьмя батарейными орудиями. Кавалерийская бригада Раевского, татарская конница, линейные казаки и весь сорок второй егерский полк составляли резерв; при нем находился и граф Паскевич.

Едва русские войска разместились на позиции, как турки, под покровительством огня своей артиллерии, с двух сторон повели атаку. Было часов шесть утра. Русская артиллерия, почти вся выдвинутая в первую линию, встретила наступавших жестоким картечным огнем и остановила напор. Неприятель смешался и стал отступать, горячо преследуемый огнем стрелковых цепей. Одновременно с этим и на левом фланге турецкая кавалерия также пыталась обскакать позицию, чтобы прорваться к русскому лагерю, но, встретив не менее мужественный отпор со стороны егерей и видя приближавшиеся рысью казачьи полки, повернула назад. Из этого первого столкновения Паскевич вынес уверенность, что на занятой позиции можно отразить все нападения турок, и решил сохранять оборонительное положение до тех пор, пока неприятель, утомленный бесплодными атаками, сам не предоставит ему удобного случая к победе.