Остолбеневший Диагор, застывший на грани удивления и отвращения, снова почувствовал, как Гераклес толкнул его локтем:

– Притворись, что пьешь!

Он взглянул на окружавших его людей: головы запрокидывались, и темная жидкость пятнала туники. Он отстранил маску и поднял кратер. Запах жидкости вовсе не был похож на зловоние, замеченное ранее Диагором: насыщенная смесь специй и чернил.

Проход снова освобождался, но сцена трещала под весом тел. Что там происходило? Что они делали? Из-за громогласной, меняющейся горы нагих тел ничего не было видно.

В этот момент со сцены что-то полетело и упало около котелка. Это была правая рука рапсода – ее было легко узнать по прилипшему к плечу обрывку черной ткани туники. Появление ее было встречено радостными возгласами. То же самое произошло с левой рукой, которая ударилась о пол, как сухая ветка, и отскочила к ногам Диагора. Ладонь се была раскрыта, как цветок с пятью белыми лепестками. Философ вскрикнул, но, к счастью, его никто не услышал. Расчленение подействовало как сигнал, и публика бросилась к стоявшему в центре котелку с ликованием резвящихся на солнце девушек.[99]

– Это кукла, – сказал Гераклес своему парализованному от ужаса спутнику.

Одна нога, прежде чем очутиться на полу, ударилась об одного из зрителей; другая, брошенная чересчур сильно, отскочила от противоположной стены. Теперь женщины дрались за право оторвать голову искалеченному туловищу манекена: одни тянули в одну сторону, другие в другую, одни кусали, другие хватали руками. Победительница выскочила на центр сцены и, завывая, начала размахивать своим трофеем, непристойно расставляя ноги, поигрывая несвойственными афинской девице атлетическими мышцами и выставляя роскошные груди. От огней ее ребра покрывались красной ржавчиной. Она затопала босой ногой по деревянному полу, вызывая пыльных призраков. Ее запыхавшиеся, но уже угомонившиеся подруги с почтением наблюдали за ней.

В толпе царил Хаос. Что происходило? Все сгрудились вокруг котелка. Полностью ошеломленный Диагор пробрался сквозь пинки и неразбериху. Перед ним колыхал сединами старик, словно погруженный в экстаз своего собственного танца, держа что-то во рту: казалось, его хлестали по лицу и разбили в кровь губы, но обрывки мяса, скользящие по уголкам его рта, были не его.

– Мне нужно выйти, – простонал Диагор.

Женщины хором истошно затянули:

– Эван, эван, Бромий, эвоэ, эвоэ!..

– Гераклес, ради богов дружбы, что это было? Это явно не Афины!

Тяжело дыша, они сидели на земле в мирной прохладе пустынной улицы, опершись на стену дома; после того, как хозяин подверг его жестокой чистке, желудок Диагора был уже в лучшем состоянии. Нахмуренный Гераклес ответил:

– Боюсь, Диагор, это гораздо больше Афины, чем твоя Академия. Это дионисийский обряд. Десятки их справляются каждую луну в Городе и его окрестностях, все они разнятся в малом, но схожи в основном. Я знал, что такие церемонии существовали, но до сих пор никогда их не видел. И хотел посмотреть.

– Почему?

Разгадыватель быстро почесал маленькую серебристую бородку.

– Согласно легенде, тело Диониса истерзали титаны, так же, как фракийки разорвали тело Орфея, и Зевс, взяв сердце, вернул его к жизни. Один из главнейших моментов дионисийского обряда – вырвать и сожрать сердце…

– Котелок… – пробормотал Диагор. Гераклес кивнул.

– В нем наверняка были протухшие куски вырванных сердец животных…

– А эти женщины…

– Женщины и мужчины, рабы и свободные, афиняне и метеки… Для этих ритуалов все равны. Безумие и разнузданность братают людей. Одна из этих нагих женщин, которую ты видел ползущей на четвереньках, может быть дочерью архонта, а рядом с ней, быть может, ползла коринфская рабыня или гетера из Аргоса. Это безумие, Диагор: его нельзя объяснить рационально.

Диагор ошеломленно покачал головой.

– Но как все это связано?… – Он вдруг широко раскрыл глаза и воскликнул: – Вырванное сердце!.. Трамах!

Гераклес снова кивнул.

– Общество, которое мы видели, относительно законно, его знают и признают архонты, но есть и другие, действующие тайно из-за своих обрядов… Ты правильно сформулировал проблему тогда, у меня дома, помнишь? Мы не можем постигнуть Истину разумом. Тогда я тебе не поверил, но теперь должен признать, что ты был прав: то, что я ощутил сегодня днем на Агоре, слушая рассказ аттических крестьян, которые жаловались о смерти своих товарищей, погибших от волков, было не логическим следствием… скажем, хода мысли… а… чем-то, чему я не могу даже дать названия… Может быть, озарение моего сократического «демона» или интуиция, которую приписывают женщинам. Это случилось, когда один из них упомянул, что у его друга съели сердце. Тогда я просто подумал: «Это был обряд, а мы даже не догадывались». Жертвой его становятся в основном крестьяне, поэтому до сих пор все проходило незамеченным. Но я уверен, что они действуют в Аттике уже многие годы…

Разгадыватель устало поднялся, и Диагор последовал за ним, поспешно и взволнованно бормоча:

– Подожди-ка: Эвний и Анфис погибли не так! У них… у них были сердца!

– Ты еще не понял? Эвния и Анфиса убили, чтобы обмануть нас. Они хотели скрыть смерть Трамаха. Когда они узнали, что ты нанял Разгадывателя загадок, чтобы расследовать дело Трамаха, они так напугались, что разыграли эту жуткую комедию…

Диагор провел рукой по лицу, словно желая сорвать с себя появившееся на нем выражение недоверия.

– Это невозможно… Они сожрали сердце Трамаха?… Когда?… До или после волков?…

Взглянув на Разгадывателя, который твердо и бесстрастно смотрел на него, он умолк.

– Их никогда не было, Диагор. Именно это они старались всеми способами утаить от нас. Эти царапины, укусы… Это были не волки… Есть секты, где…

В одно мгновение промелькнула тень, и послышался шум: тень была лишь неправильным, вытянутым многоугольником, который отделился от ближайшего к ним угла, и стремительно удалился, удлиненный луной. Шум сначала был прерывистым дыханием, а потом поспешными шагами.

– Кто?… – вскрикнул Диагор.

Гераклес отреагировал первым.

– Кто-то следил за нами! – воскликнул он.

Он бросил свое тучное тело вперед, заставляя его бежать. Диагор быстро обогнал его. Силуэт – мужчина ли, женщина ли, – казалось, катился вниз по улице, пока не скрылся в темноте. Запыхавшись и тяжело дыша, Разгадыватель остановился.

– Да ну, бесполезно!

Они снова сошлись. Щеки Диагора горели румянцем, а девичьи губы казались накрашенными; он поправил изящным движением волосы, вдохнул пышной грудью воздух и сладким голосом нимфы произнес:[100]