— Моя рука в полном порядке, спасибо.

Маркиз открыл окно и закурил.

— Дядя никогда не курил, — тихо сказала Элиссанда. — У нас была курительная комната в доме, но он не курил.

Маркиз глубоко затянулся.

— Возможно, теперь он об этом жалеет.

— Ты никогда не рассказывал о своей семье.

Ей не хотелось расспрашивать миссис Дилвин. Незачем экономке задаваться вопросом, почему жена так мало знает о собственном супруге. Она действительно практически ничего не знала о нем, быть может, за исключением того, что он вовсе не идиот.

— Моя семья — Фредди. Ты с ним знакома.

Прохладный воздух из окна принес запах сигаретного дыма.

— А твои родители?

Он выдохнул дым.

— Они давно умерли.

— Ты говорил, что получил титул в шестнадцать лет. Значит, тогда умер твой отец. А мать?

— Она умерла, когда мне было восемь. — Вир еще раз глубоко затянулся. — Есть еще вопросы? Уже поздно. А мне рано утром надо ехать в Лондон.

Элиссанда вцепилась в дверную ручку. Да, у нее был еще один вопрос.

— Можно я останусь с тобой?

Маркиз замер.

— Нет, извини, я очень устал.

— В прошлый раз в тебе было море рома и вдобавок пулевое ранение.

— Пьяным мужчинам свойственно делать глупости.

Он выбросил в окно окурок, подошел к ней и мягко, но твердо закрыл перед ее носом дверь.

Анжелике пришлось трижды прочитать записку Фредди.

Он приглашал ее взглянуть на законченную картину. Законченную. Фредди всегда был чрезвычайно медлительным и педантичным художником. Она была уверена, что ему потребуется еще хотя бы четыре или шесть недель.

Он встретил ее своей обычной теплой улыбкой, однако Анжелика видела, что он нервничает. Или это ее нервы расшалились?

— Как дела, Анжелика? — спросил Фредди, когда они поднимались в студию.

Они не виделись с тех пор, как он сделал в студии ее фотографии. Он не звал ее, а она решительно настроилась не искать с ним встреч, пока не получит приглашения.

После возвращения в Англию она и так слишком навязывалась ему.

— Хорошо. Кстати, Киприани ответил на мое письмо. Он написал, что принимает по средам и пятницам во второй половине дня.

— Тогда мы можем сходить к нему завтра. Ведь завтра среда, если я не ошибаюсь.

— Ошибаешься, Фредди, среда сегодня. А завтра уже четверг.

— Да? Извини. Я работал дни и ночи и потерял счет времени. Я был уверен, что сегодня вторник.

Фредди никогда не работал день и ночь.

— Я и не подозревала, что ты можешь работать так быстро.

Он остановился двумя ступеньками выше и повернулся к гостье:

— Возможно, я никогда не испытывал столь сильного вдохновения.

Эти слова были произнесены тихо, но очень ровно, словно не касались се наготы.

Анжелика стиснула затянутой в перчатку рукой перила.

— Я сгораю от нетерпения.

Кровать все еще оставалась в студии, постельные принадлежности были в художественном беспорядке. Готовая картина стояла, прикрытая белой тканью.

Фредди глубоко вздохнул и рывком сдёрнул ткань.

У Анжелики перехватило дыхание. Перед ней лежала богиня. Ее темные волосы отливали золотом и бронзой, кожа даже на вид была теплой, а такая фигура могла принадлежать только куртизанке — очень успешной куртизанке.

Тело было, конечно, красивым, но Анжелика буквально не могла отвести глаз от выражения лица богини на картине. Без намека на улыбку она смотрела прямо на зрителя, и в ее глазах горело нескрываемое желание. Чуть раздвинутые губы говорили о чувственном голоде, который не был утолен.

Неужели Фредди видел ее такой?

Она покосилась на художника. Его внимательный взгляд был устремлен в пол. Она снова посмотрела на картину, но не смогла встретиться глазами с собой.

— Что ты думаешь? — наконец спросил Фредди.

— Она... она неровная по краям. — Собственно говоря, только на края она и могла смотреть. Здесь мазки были довольно грубыми, что было совершенно не свойственно картинам Фредди. Но в самом образе женщины была такая сила, такой мощный чувственный вызов, что если бы он продолжил расспросы, ей пришлось бы признать, что менее изысканный и утонченный стиль как нельзя лучше соответствует сексуальному голоду, который излучала картина.

Фредди снова закрыл свое произведение тканью.

— Тебе не понравилось?

Анжелика пригладила волосы, от души надеясь, что является воплощением воспитанности и благопристойности.

— Я действительно так выгляжу?

— Для меня да.

— Возможно, будет лучше, если ты перерисуешь ее... и повернешь мое лицо в другую сторону.

— Почему?

— Потому что на нем такое выражение, словно... словно...

— Словно ты хочешь, чтобы я занялся с тобой любовью?

Анжелику захлестнула волна страха и предвкушения. Она даже забыла, что надо дышать. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. А потом она очутилась в его объятиях и почувствовала на губах силу и сладость поцелуя.

Все было лучше, чем она представляла себе в самых смелых мечтах. Они упали на так и не убранную кровать. Фредди отбросил в сторону ее шляпку. Она ослабила его галстук...

— Подожди минутку, — прошептал он. — Я только закрою дверь на ключ.

Он поспешил к двери, но повернуть ключ в замке не успел, поскольку дверь распахнулась, и на пороге появился лорд Вир.

— Привет, Фредди! Привет, Анжелика! Как приятно, когда все, кого я люблю, рядом! Послушай, Фредди, почему у тебя галстук на боку? Ты его хотел сорвать в порыве творческого экстаза?

Фредди не шелохнулся, пока Пенни заботливо поправлял на нем галстук.

— А что случилось с тобой, Анжелика? Тебе плохо? Пришлось лечь? Если хочешь, я найду для тебя нюхательную соль.

Анжелика встала.

— Нет, Пенни, спасибо. Мне уже намного лучше.

— Ой, смотри, Анжелика. Твоя шляпка на полу. — Маркиз поднял шляпку и отдал хозяйке.

— Да, действительно. — Анжелика покорно взяла шляпу. — Не понимаю, как это могло случиться.

Пенни хитро подмигнул:

— Вам повезло, что вместо меня сюда не вошла какая-нибудь мерзкая старая сплетница, когда Анжелика была вынуждена прилечь. Будь здесь леди Эйвери, она бы уже вела вас к алтарю, как она сделала со мной.

Фредди покраснел и закашлялся.