такова уж судьба великих людей! Еще при жизни, а чаще после их смерти пустые балагуры, подобные Хлестакову, не прочь упомянуть их имя среди своих современников, подчеркнуть личную близость к ним, взаимную привязанность. Хотя на самом деле ни того, ни другого у подобного типа рассказчиков не было, а чаще всего и быть не могло. Зато многие из тех, с кем Пушкин действительно встречался и разговаривал, не оставили воспоминаний.

Вот почему даже сам тон реприз типа хлестаковских издавна вызывает улыбку, не воспринимается всерьез. Иначе говоря, гоголевская сатира сыграла предупреждающую роль для подобного рода передачи разговоров Пушкина, фамильярного отношения рассказчиков к поэту.

Впрочем, слишком общая, скорее интуитивная оценка точности передачи реального разговора Пушкина не может быть, в свою очередь, исчерпывающей, до конца достоверной. Одной интуиции здесь мало. Поэтому составители искали и в большинстве случаев находили документальные подтверждения тем или иным воззрениям Пушкина в их устной трансформации.

Бескомпромиссная проверка авторства Пушкина была плодотворна, предохраняя от тиражирования разного рода небылиц, а попросту говоря, "хлестаковщины" в отношении к Пушкину и его творчеству. Но при дальнейшем углублении критического отрицания того, что не находило отзвука во всех других источниках — рукописных и печатных, мог наступить кризис. Отвергнуть сразу все относительно новые сведения, не выдержавшие "перекрестного огня" жесточайшей критики, значит сузить базу книги, включив в нее лишь то, что и без того всем давно известно.

Пойти на это ученые не могли. Наоборот, многократные, почти текстуально повторяемые и, конечно, многократно подтвержденные фразы отвергались. Ведь будучи однотипными по содержанию, не раз опубликованными, они не несли в себе ничего нового. Как же быть составителям в этой конкретной ситуации? Где найти ту диалектически приемлемую середину в изучении еще одной тропинки Пушкина к своему Парнасу?

Ученые делают смелый шаг, не всегда одобряемый историками литературы: включают в свою книгу и часть тех сведений, которые еще не нашли документального подтверждения. А как предупредить читателя об этом? И не просто предупредить, а включить его в увлекательный процесс познания биографии и творчества Пушкина? Такие места составители отметили звездочками. Своего рода осторожность превратилась в приглашение к поиску всех, кто раскроет книгу.

На концепцию публикации "Разговоров Пушкина" большое влияние оказала источниковедческая школа Б. Модзалевского, которому молодые ученые посвятили свою книгу. Борис Львович, юрист по образованию, стоял у истоков создания Пушкинского Дома. С девятнадцатого года и до конца своих дней он был хранителем академического пушкинского фонда документов и материалов[459]. Словом, книга посвящена ему не случайно: в подстрочнике сохранено немало его замечаний и поправок. Ведь Б. Модзалевский прокомментировал и опубликовал, причем впервые, немало писем и рукописей, поступавших в Пушкинский Дом в 10-е и 20-е годы.

И сегодня, приходя в читальный зал отдела рукописей, мы постоянно сталкиваемся с делом Бориса Львовича — огромнейшей картотекой, которая служит путеводителем для нынешних исследователей и которую редко минет пушкинист наших дней.

* * *

Какое отношение к Пушкину, в частности к Пушкинскому Дому, имели составители "Разговоров Пушкина"? Иначе говоря, кто они и откуда?

Сергей Яковлевич Гессен не был "кафедральным пушкинистом", как вначале и Борис Львович. Если у того первоначальное образование было юридическое, то у Гессена — экономическое. В 1924 году Сергей Яковлевич закончил экономический факультет Ленинградского политехнического института. Но еще за три года до того юноша написал книгу о… декабристах. Дело в том, что, будучи студентом, он одновременно работал в Государственной публичной библиотеке имени Салтыкова-Щедрина, а потом в Издательстве Общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев. И везде его окружали исторические рукописи, мемуары, редкие издания. Но из множества тем и проблем он выбрал тогда, пожалуй, самое для него интересное и важное: декабристов и тесно связанного с историей их движения Пушкина. Эта тема стала его призванием, через нее лежал его путь в Пушкинский Дом, где он был избран членом Пушкинской комиссии АН СССР, стал секретарем по подготовке юбилейного собрания сочинений поэта. Появилось много других коллективных и личных замыслов.

В последний год учебы на историческом факультете Ленинградского университета Гессен заканчивал свое новое исследование, в котором неожиданно соединились его знания экономики и истории. Называлось оно так: "Книгоиздатель Александр Пушкин (Литературные доходы Пушкина)". Книга вышла в издательстве "Академия" в 1930 году[460]. В 1936 году он защитил диссертацию и ему была присвоена ученая степень кандидата исторических наук. А в самом начале тридцать седьмого его жизнь трагически оборвалась — он погиб в дорожном происшествии[461].

Куда больше книг издал Лев Борисович Модзалевский — сын того, кому посвящена книга. Филолог по образованию, доктор наук, он оставил поистине классическое описание рукописей Пушкина, отчасти пополнив и знаменитую отцовскую картотеку[462].

Что еще напоминает здесь о двух соавторах книги "Разговоры Пушкина"?

Я знал, что у всех пушкинистов есть давняя традиция: преподносить в дар библиотеке Пушкинского Дома свои скромные творения. Как отнеслись к ней Сергей Гессен и Лев Модзалевский? Они поддержали ее. И вот у меня на столе, словно живая весточка 20-х годов, — книга "Разговоры Пушкина" с автографами ученых. На авантитуле книги фиолетовыми чернилами начертано: "В библиотеку Пушкинского Дома от составителей. Л. Модзалевский, Сергей Гессен".

Перелистал авторский экземпляр. В нем немало отчеркиваний, знаков на полях, комментариев, сделанных разными почерками. Видимо, книга всегда в работе. Это тоже своего рода цель, которой придерживались составители. Время кое-что проверило и отвергло, а кое-что проверило и подтвердило, несмотря на, казалось бы, их научное "самовольство".

Прежде чем поставить точку, отметим, что попыток собрать именно "Разговоры Пушкина" — его образное, то блистающее юмором, то поражающее глубиной мысли устное наследие — никем специально с тех пор не предпринималось. А между тем продолжение этого труда требует больших знаний, терпения, тонкого стилистического чутья.

В книге этой вы найдете признания Василия Дурова, брата знаменитой кавалерист-девицы Надежды Дуровой, которому довелось однажды путешествовать вместе с поэтом. Желая стать богатым, в частности мечтая занять у Ротшильда сто тысяч рублей, он просит помощи у Пушкина. Но какой? Несбыточный мечтатель думает использовать Пушкина, который бы сочинил для Ротшильда такой анекдот, который стоил бы ни много ни мало, а ровно… сто тысяч рублей.

Но Пушкин, сам записавший на этот раз свой ироничный разговор, и не думал посвящать свою музу Ротшильдам. И себя самого, и свою музу он посвятил незакатному солнцу разума и гармонии чувств, достоинству свободного человека. Как писал о том А. Блок:

Пушкин! Тайную свободу

Пели мы вослед тебе!

Дай нам руку в непогоду,

Помоги