– Согласно рапорту, никаких следов вышеупомянутых ядов в организме покойного не обнаружено. Да и симптомы отравления совсем другие.

– Не сомневаюсь. Тем не менее использование аконитина явилось для меня своего рода сюрпризом. Неужели вы, инспектор, ни капельки не удивились?

– Ну, меня вообще трудно чем-либо удивить, сэр.

– Правда? Какой вы, однако, хладнокровный человек, инспектор. Но вот я – не такой, и этот ваш аконитин буквально сводит меня с ума, поскольку я никак не могу взять в толк, где преподобный его достал. Как я уже говорил, аптека исключается. Кстати, установлено, как он принял яд? Положил себе в кофе, чай – или что-нибудь в этом роде?

– Сэр Генри не обнаружил никаких следов аконитина в посуде для завтрака.

– Даже так? Получается, он принял его, так сказать, в чистом виде? Неприятно, наверное. И уж точно неудобно, поскольку гран этого вещества наверняка не превышает размерами булавочную головку. Да и потерять легко.

– Сэр Генри обнаружил значительное количество этого вещества, – ровным голосом произнес инспектор, – в смеси с содержимым жестянки для хранения табака.

– Жестянки для хранения табака? – изумленным эхом отозвался Роджер.

– А кроме того, – продолжил инспектор, – в трубке, которую Медоуз курил, особенно в чубуке. Сэр Генри считает, что яд проник в организм покойного через чубук. Во всяком случае, во всех других вещах покойного следов яда не найдено.

– Как вы сказали – в трубке? – переспросил Роджер и посмотрел на инспектора округлившимися от удивления глазами. – Но… но в данном случае, это!..

– Слушаю вас, сэр. Продолжайте, пожалуйста.

– Но это означает, что версию о самоубийстве скорее всего придется отбросить.

– Несомненно, – согласился инспектор, который, в отличие от Роджера, за все время разговора ни разу не повысил голос.

Роджер продолжал смотреть на собеседника во все глаза.

– Господи! Неужели вы тем самым хотите сказать, что?..

– Что, сэр?

– То, что его отравили?

– На мой взгляд, в этом не может быть никаких сомнений, – произнес инспектор со всем присущим ему добродушием. – Преподобный Сэмюель и не думал о самоубийстве. Его просто убили.

Роджеру потребовалось довольно много времени, чтобы окончательно распрощаться со столь любезной его сердцу версией самоубийства, поскольку она отметала, или по крайней мере сглаживала, все проблемы, возникшие в ходе расследования. Как-никак, самоубийство давало простейшее объяснение обеим смертям, сводя их, если так можно выразиться, к общему знаменателю. Да и вообще… Если не считать некоторых шероховатостей, смерть преподобного просто обязана быть самоубийством. И по существу, и тем более при взгляде со стороны. Так что инспектору потребовалось все его терпение, чтобы убедить Роджера в том, что человеку, раздобывшему аконитин для, так сказать, внутреннего употребления, вряд ли придет в голову хранить яд в жестянке, предварительно смешав с табаком, или использовать курительную трубку для введения его в организм. В этой связи Роджеру, как бы ему ни хотелось опровергнуть версию об убийстве, пришлось под тяжестью аргументов смириться с ней и начать рассматривать смерть преподобного именно с этой точки зрения.

– Скажите, инспектор, а Медоуз не мог находиться под впечатлением, что аконитин – наркотик наподобие опиума, который вводят в организм посредством курения для скорейшего усвоения? Вы об этом никогда не думали? – спросил Роджер, лелея в душе последний, почти призрачный шанс снова перевести дело в разряд самоубийств.

– Я – нет, – твердо ответил инспектор, разрушив тем самым тайные надежды Роджера. – Человек, который употребляет наркотики, уж конечно попытается узнать, чем в этом смысле знаменит аконитин, и первым делом выяснит, что это никакой не наркотик, а, наоборот, смертельный яд. Нет, сэр, квалифицировать это дело иначе, нежели убийство, не получится даже при всем желании. Так что Медоуза убили – и точка.

– Черт бы побрал этого парня! – с чувством обругал покойного Роджер. – Он просто не имел права позволить убить себя – вот и все, что я могу сказать по этому поводу. Из-за него мы опять вернулись к началу. Кто же его убил, инспектор? Возможно, вы мне и это скажете?

Инспектор подергал себя за кончики усов.

– А я надеялся, что вы расскажете мне об этом, мистер Шерингэм.

– Понятно, – с горечью произнес Роджер. – Мне следовало знать, что вы не станете сообщать мне конфиденциальную информацию просто так. Опять хотите с выгодой воспользоваться моими мозгами?

– Что ж, можно сказать и так, – проговорил инспектор с виноватыми нотками в голосе.

– Сказали бы лучше прямо. Ненавижу, когда мотыгу называют «сельскохозяйственным инструментом». Итак, чем могу быть вам полезен?

Инспектор с задумчивым видом сделал порядочный глоток пива.

– Давайте немного порассуждаем, сэр. И начнем с мотива. Как по-вашему, у кого из фигурантов первого дела могла быть серьезная причина расправиться с Медоузом?

– Подождите минуточку. Вы что же, все еще думаете, что эта смерть как-то связана со смертью миссис Вейн?

– Мне представляется, что, занимаясь новым делом, не следует упускать из виду и старое. Ибо еще никто не доказал, что они не связаны.

– Тут я, пожалуй, с вами соглашусь. Баланс вероятностей, несомненно, говорит в пользу этого. Но при этом мы не должны забывать, что Медоуз (давайте называть упомянутого фигуранта этим именем. Так легче для восприятия.) помимо преступной деятельности иного рода занимался также и шантажом. А шантаж предоставляет куда более широкое поле для исследований.

– Совершенно верно, сэр. И я не забываю об этом. Но необходимо иметь в виду, что Медоуз приехал сюда с определенной целью, связанной с его женой. Случайное совпадение в данном случае кажется мне настолько маловероятным, что я не принимаю его в расчет. Итак, если он кого-то и шантажировал, то это была или его жена, или близко связанная с ней особа.

– К примеру, ее муж.

– К примеру, доктор Вейн, – почти дословно повторил инспектор. И продолжил: – Надеюсь, вы понимаете, к чему я клоню? Иными словами, я почти уверен, что Медоуза убил кто-то из тех, кто так или иначе связан с делом миссис Вейн.

– Да, – согласился Роджер. – Полагаю, вы хорошо аргументировали этот пункт.

– Ну а коли так, то это возвращает нас к вопросу, который я задал в первую очередь: как по-вашему, у кого из фигурантов того дела имелся мотив, чтобы избавиться от Медоуза?

– У многих, – выпалил Роджер. – И самый серьезный мотив, на мой взгляд, был у самой миссис Вейн.

– За исключением последней, разумеется, – уточнил инспектор с прямо-таки образцовым терпением.

– Что ж, коли мы сосредоточились на мотиве шантажа, то я считаю, что вторым в списке стоит доктор Вейн. У него имелась уйма причин избавиться от реального мужа миссис Вейн, в особенности если шантажист угрожал обнародовать всю подноготную этого брака. Кстати, очень может быть, что он действительно собирался это сделать.