Один из волшебников повернулся к другому и изрек знаменитые слова:

– Интересно, кто бы это мог быть в такое время ночи?

В дверь снова забарабанили.

– Там, снаружи, не может быть ни одной живой души, – отозвался второй волшебник.

Он слегка нервничал, и понятно почему. Если исключается возможность, что это кто-то живой, всегда можно предположить, что это кто-то мертвый.

На этот раз от стука задребезжали петли.

– Кому-нибудь из нас придется выйти и посмотреть, – сказал первый волшебник.

– Отличное предложение. Ты и пойдешь.

– А-а. О-о. Хорошо.

Он медленно двинулся по короткому сводчатому коридору.

– Ну, так я пойду, посмотрю, кто там? – уточнил он.

– Прекрасная идея.

Странная это была фигура – та, что нерешительно направлялась к двери. Обычные одежды не защищали от создавшегося внутри башни поля высокой энергии, а поэтому поверх парчи и бархата на волшебнике был надет плотный комбинезон на подкладке, набитый рябиновыми стружками и расшитый оккультными знаками. К остроконечной шляпе была прикреплена затемненная маска, а невероятно большие перчатки наводили на мысль, что их хозяин стоит на воротах, ловя мяч, который летает по полю со сверхзвуковой скоростью. Вспышки химического света и пульсация, исходящие от величественного творения в центре главного зала, порождали резкие тени. Волшебник начал возиться с засовами.

Опустив маску на лицо, он слегка приоткрыл дверь.

– Нам ничего не… – начал было он.

Ему следовало выбрать слова повозвышеннее, потому что они стали его эпитафией.

Прошло некоторое время, прежде чем один из его коллег заметил продолжительное отсутствие своего товарища и направился в коридор на его поиски. Двери были распахнуты настежь, и чудотворная преисподняя по другую их сторону бушевала, пытаясь прорвать сдерживающую ее сеть заклинаний. Одна из створок была открыта не полностью. Он дернул ее в сторону, чтобы посмотреть, что за ней прячется, – и тихо заскулил.

За его спиной что-то зашуршало. Он обернулся.

– Че…

Вот на таком довольно жалком звуке приходится порой заканчивать жизнь.

Ринсвинд, летящий высоко над Круглым морем, чувствовал себя весьма глупо.

Рано или поздно такое случается с каждым.

Например, в трактире вас кто-то толкает под локоть, вы резко оборачиваетесь, сыпля градом проклятий, и тут до вас медленно доходит, что прямо перед вашим носом маячит медная пряжка, а хозяин пояса скорее был высечен из камня, чем рожден матерью.

Или в вашу машину врезается сзади какой-то небольшой драндулет, вы выскакиваете, чтобы наброситься с кулаками на водителя, тот неторопливо вылезает из машины, выпрямляется во весь свой рост… и вы понимаете, почему в машине отсутствуют передние сиденья.

А возможно, вы ведете взбунтовавшихся товарищей к каюте капитана, барабаните в дверь, он высовывает в щель огромную голову, держа в каждой руке по кинжалу, и тут вы заявляете: «Мы берем судно в свои руки, мразь, и все парни меня поддерживают!», а он в ответ спрашивает: «Какие-такие парни?» «Гм…» – изрекаете вы, ощутив за своей спиной безбрежную пустоту. Другими словами, это знакомое ощущение жара и уходящего в пятки сердца, которое хоть раз испытывал каждый, кто отдавался на волю волнам своего гнева. Чаще всего, эти самые волны зашвыривают тебя далеко на берег воздаяния и оставляют там, выражаясь поэтическим языком повседневности, по уши в дерьме.

Ринсвинд все еще ощущал в себе гнев, обиду и так далее, но к нему вернулась какая-то часть его прежнего «я». И это «я» было не очень-то довольно тем, что обнаружило себя летящим на нескольких ниточках голубовато-золотистой шерсти высоко над фосфоресцирующими волнами.

Ринсвинд направлялся в Анк-Морпорк. И сейчас он пытался припомнить, с чего это его туда понесло.

Да, именно там все начиналось. А может, причина тому – Университет, который был настолько перегружен магией, что подобно пушечному ядру возлежал на вселенском одеяле невоздержанности и растягивал реальность до предела. Анк был тем местом, где все начиналось и заканчивалось.

А еще это был его дом. Каким бы этот дом ни был, он звал Ринсвинда к себе.

Выше уже указывалось, что среди предков Ринсвинда, похоже, были грызуны, поскольку в минуты потрясений волшебник испытывал непреодолимое желание убежать и забиться поглубже в норку.

Ковер несся на крыльях воздушных потоков, а тем временем заря, которую Креозот, скорее всего, назвал бы розовоперстой, огненным кольцом очертила Край Диска. Ее ленивый свет разлился по миру, но свет тот отличался от обычного.

Ринсвинд моргнул. Это был причудливый свет. Нет, если как следует подумать, не причудливый, а причудесный, что гораздо причудливее. Создавалось такое впечатление, словно смотришь на мир сквозь дымное марево и это марево обладает какой-то своей жизнью. Оно колыхалось, растягивалось и намекало, что оно – не просто оптическая иллюзия, но сама реальность, которая сжимается и разжимается, как резиновый шар, пытающийся удержать внутри себя слишком большое количество газа.

Дрожание воздуха усиливалось, чем ближе ковер подлетал к Анк-Морпорку, где, как свидетельствовали вспышки и фонтаны искореженного воздуха, не утихала битва. Подобная колонна висела над Аль Хали – и тут Ринсвинд осознал, что она не единственная.

Уж не башня ли возвышается там, над Щеботаном, у впадения Круглого моря в великий Краевой океан? Башня. И не одна.

Все дошло до критической точки. Институт волшебства распадался на части. Прощайте, Университет, уровни, ордена; в глубине души каждый волшебник уверен, что нормальной единицей измерения волшебства является один волшебник. Башни будут множиться и сражаться друг с другом до тех пор, пока не останется одна-единственная, а потом передерутся волшебники и будут драться, пока не останется один-единственный волшебник.

Затем он, наверное, сойдется в смертельной битве с самим собой.

Вся конструкция, которая служила балансом в часах магии, разваливалась на куски. Ринсвинд был глубоко возмущен этим. Магия ему никогда не давалась, но не в этом дело. Он знал, где его место – на самом дне, но, по крайней мере, это место у него было. Он мог поднять глаза и увидеть, как хрупкий механизм, мягко тикая, отсчитывает магию, создаваемую вращением Диска.

У него никогда ничего не было, но ничего – это уже что-то, а теперь у него отняли абсолютно все.

Ринсвинд развернул ковер в сторону далекого сияния, разлившегося над Анк-Морпорком. Город казался сверкающей точкой в свете раннего утра, и часть сознания Ринсвинда, не занятая ничем другим, задумалась над тем, почему эта точка такая яркая. Над головой висела полная луна, что также приводило в смущение – Ринсвинд, плохо знакомый с естественным порядком вещей, был, тем не менее, уверен, что прошлое полнолунье было слишком недавно.