Боннер медленно обошел вокруг Оливера.

– Я сам был заключенным. И не раз. Сначала в Маршалси, а затем прямо здесь, в Тауэре.

– Вас привела сюда ностальгия? – язвительно спросил Оливер.

Боннер остановился и внезапно ударил его по лицу. Оливер не издал ни звука.

– Милорд, – продолжал епископ, – мне сказали, что вы так и не облегчили свою душу признанием в ереси и не прониклись истинной верой.

–Скажите мне, это истинная вера осуждает невиновных на смерть? – охрипшим голосом произнес Оливер.

–Виноват или нет, – сурово заметил Боннер, – зависит от того, с какой стороны смотреть. А здесь в расчет принимается только моя точка зрения. Я могу...

–Можешь отправляться к черту, – со злостью бросил Оливер и сам удивился своим словам. Год назад он плакал и умолял о пощаде. Сейчас же, замученный до полусмерти, он ничего не боялся.

Он вспомнил о Ларк, и его сердце наполнилось любовью.

–Это вашепоследнее слово, милорд?– спросил Боннер.

– Да.

Боннер прикрыл глаза. Потом кивком головы указал солдатам на дверь.

– Может быть, вы еще перемените свое решение, – сказал Боннер.

На мясистом лице епископа застыло предвкушение удовольствия.

В жаровне взорвался уголек и, рассыпая вокруг искры, выпал на пол. Заслышав шум у дверей, Оливер поднял глаза. У него чуть не остановилось сердце.

– Ларк, – прошептал он.

Она не отрываясь смотрела на Оливера. На ее бледном лице застыл ужас. На Ларк был теплый плащ с капюшоном.

«Должно быть, наступила осень», – отметилОливер.

В этот момент он увидел себя ее глазами. Его обнаженное по пояс тело сплошь было покрыторанами, грудь и плечи сковывали цепи, на коже выступил холодный пот. Волосы, отросшие за время заключения, неопрятными прядями падали на плечи.

Придя в себя от изумления, Оливер рванулся было навстречу Ларк, но холодное железо наручников больно впилось ему в руки.

– Освободите его, – нарушил молчание Боннер.

Когда надзиратель, позвякивая ключами, снял с Оливера наручники, ему пришлось собрать все силы, чтобы не упасть. Он стоял, покачиваясь из стороны в сторону, и следил затуманенным взглядом, как Боннер и надзиратель покидают камеру.

Дверь с гулким стуком закрылась. Ларк бросилась к Оливеру. Крик муки сорвался с ее губ. Она прижалась к его груди, не замечая грязи и крови на его теле.

–Садись, любовь моя, – сказала она, и они вместе опустились на пол. Оливеру казалось, что каждый его сустав объят пламенем, и он стиснул зубы, чтобы не закричать. Ларк, перехватив его взгляд, прошептала:

–Я ощущаю каждую из твоих ран, словно они мои. – Она осторожно коснулась губами его плеча.

– Ах, Ларк. – Они прижались друг к другу и сидели молча, потому что их взгляды и сердца сказали больше, чем могли произнести губы.

–Ты все такая же и вместе с тем другая, – наконец произнес он. – Когда мы впервые встретились, ты была упрямым, своенравным и до ужаса правильным маленьким человечком. Она попыталась засмеяться.

–Я подозреваю, что была такой для отвода глаз.

– Ты просто не верила в себя. – Он понизил голос на случай, если люди Боннера подслушивали их. – Я видел, как ты сражалась с разбойником, спасала осужденных на казнь, давала принцессе Елизавете урок скромности и даже не подозревала, что совершаешь геройский поступок.

Он обнял ее за плечи. Сколько раз он в мечтах обнимал ее!

– А теперь посмотри на себя. – Он старался говорить с улыбкой. – Спокойная, уверенная в себе.

–В таком случае внешность обманчива, – грустно призналась Ларк.

Он притянул ее и крепко сжал в объятиях. Она пахла свежестью, словно весенний цветок.

Когда-то женщины существовали для него как забава, как средство для удовлетворения физической потребности. Так было, пока не появилась Ларк. Она изменила его жизнь, с ней он узнал, что такое настоящая любовь. Он узнал цену этой любви. Высокую цену.

– Почему ты улыбаешься? – спросила Ларк, нежно проводя пальцем по его щеке.

– Я вспомнил, как первый раз попытался заняться с тобой любовью. До этого я никогда не получал отказа.

Она открыла рот, словно собиралась извиниться, но он не дал ей говорить.

– Ты была права, когда отказала мне. Я должен был заслужить тебя. – Оливер заглянул ей в глаза, и ему показалось, что она сейчас заплачет.

–Я нашла письмо. То, которое ты написал нашему ребенку.

Он затаил дыхание.

– И что?

– Если бы я не любила тебя так сильно...

– Любила меня? Но ты говорила...

– Я была не права. – Голос ее дрогнул. – Я считала себя умной. Я могла цитировать Библию так же легко, как вязать или ткать. – Она судорожно вздохнула. – Но я была не готова любить.

– Скажи это еще раз, Ларк.

– Я люблю тебя!

–Ты говорила, что я лживый и мелочный. Что я не способен любить всем сердцем.

– Это я не способна, – сказала Ларк. – Я хотела, чтобы ты переменился. Стал серьезным, рассудительным, таким, как все. А теперь я поняла, что люблю тебя потому, что ты – это ты. Потому что ты смеешься, дразнишь, бросаешь вызов общепринятым нормам. Потому что у тебя есть то, чего у меня нет. Я люблю тебя, Оливер де Лэй-си. Я люблю тебя каждой частичкой моей души, в которой больше не остается места для сомнений. А теперь скажи, почему ты скрывал от меня, что болен?

– Откуда ты узнала?

–Белинда рассказала мне об астме, которая мучает тебя до сих пор. Той ночью, когда я сказала тебе, что у нас будет ребенок, у тебя был ужасный приступ, так ведь?

– Да.

–Ты напился вина и притворился, что всю ночь кутил. Ты скорее согласишься, чтобы тебя считали повесой, чем больным.

– Да.

– Но, ради бога, почему?

Он взял ее за руки и нежно погладил.

– Дело в том, Ларк, что я скорее согласился бы жить, презираемый тобой, чем вызывать у тебя жалость.Моя болезнь неизлечима.Еще когда я был ребенком, отец консультировался с врачами, знахарями и даже астрологами. Никто из них не мог обнадежить его. Они считают чудом, что я до сих пор жив.

– О, Оливер, – прошептала Ларк.

– Меня спасла в то время Джулиана. Она распахнула двери комнаты, куда меня заточила болезнь, и вывела в мир. Она лечила меня травой эфедры, и, несмотря на все предсказания, я выжил. Какое-то время я даже надеялся, что выздоровел, потому что в то время, когда у меня стала пробиваться борода, болезнь прекратилась. Но потом опять начались приступы.

– Ты должен был все рассказать мне. Страшно нести такой груз в одиночку.