Глаза у обоих блестели, словно светлячки на весеннем лугу, по лицам блуждали глупые довольные улыбки.

Понятное дело, успели согрешить, чукотские обычаи соблюдя при этом.

Молодцы — ясен пень!

— Вот, Никита Андреевич, познакомься, — Сизый к Нику чукчу подвёл. — Это Аркай. Мой брат названный, очень хороший пацан. Он эстонца нашего к себе в стойбище заберёт, вылечит, потом до Певека проводит. Верно я говорю, Аркай?

— Вёрно, Лёха, в натуре! — важно подтвердил чукча.

— Мы много всякого с собой привезли, — обрадовал Лёха. — Мясо моржовое вяленое, шпиг китовый, тебе одежду всякую, ножи, ружьё с патронами, две гранаты.

— Их четыре было. Айна их у одного военного выменяла. Давно уже. На десять шкурок песцовых, — пояснила Айна. — Да батюшка Порфирий две отобрал. Окрестил меня, дал новое имя. А гранаты отобрал и ругался ещё.

— А имя-то какое дал? — Ник поинтересовался.

— Анна, — тихо ответила девушка и почему-то засмущалась.

Над их головами раздался громкий клёкот — это огромная полярная сова пролетела над руслом Паляваама, параллельно течению.

— Уходить нам надо, командир, — неожиданно помрачнела Айна. — На ту сторону Паляваама. Здесь неспокойно. Песцы уходят, волки, чернобурки. И нам надо уходить.

Лёха подтвердил:

— Действительно, пока обратно к тебе ехали, навстречу столько этой живности попалось — не сосчитать. Уходят все эти будущие части шуб вверх по реке и детёнышей с собой тащат. Олени вот — тоже беспокоятся, нервничают всё время, словно зоновские шестёрки перед сходняком.

Опять послышался клёкот: это сразу три белоснежных совы пролетели над рекой. Через минуту ещё две, потом ещё, ещё… Клёкот уже не умолкал.

— Это она идёт, — обречённо выдохнула Айна. — Она — Рыжая Смерть…

— Что это ещё за Рыжая Смерть такая? — удивился Сизый. — Шутки шутим над своим молодым чукотским мужем, доверчивым и наивным? Пугаем его, чтобы обязанности свои старательней выполнял? Как же — надо торопиться, ведь скоро Рыжая Смерть придёт, помешает! Правильно я говорю?

Аркай, невозмутимо чинивший в сторонке собачью упряжь, встал на сторону Айны:

— Она правду говорит, в натуре. Рыжие и бурые мыши идут. Очень много. Больше, чем гнуса над тундрой. Или гнуса всё же больше? Неважно, никто не считал. Всё мыши съедят: траву, ягель, оленей, людей, припасы. Вот эту избушку — всю изгрызут. Уходить за Паляваам надо. — Помолчал и всё же добавил полюбившееся слово, которому его названный русский брат Лёха научил: — В натуре — за Паляваам!

Айна достала из ножен охотничий нож, попробовала его остроту на ногте большого пальца, попросила Сизого:

— Лёша, пойдём со мной, поможешь. Очень важное дело. Обязательно сделать надо. А у Айны после этой ночи сил совсем мало осталось, — улыбнулась устало, но с ноткой гордости, развернулась и пошла уверенно вдоль реки.

Лёха послушно, словно был на привязи, побрёл за ней. Ник, чуть помедлив, отправился следом — интересно было, что это за важное дело такое.

Айна подошла к паромной переправе, что сами и возвели здесь совсем недавно, когда груз, доставленный караваном, переправляли через Паляваам. Громоздкий плот мирно дремал у противоположного берега.

Девушка принялась старательно разрезать канат, натянутый над рекой. Канат был толстый и очень прочный, да ещё и натянут сильно — до гитарного звона. Ничего у Айны не получалось, нож соскальзывал раз за разом, так и норовил вырваться из тонких рук. Сизый отобрал у неё ножик, сам принялся за работу.

— Для чего переправу надо портить? Могла бы ещё пригодиться, не нам, так другим. Может, оставим в покое? — спросил Ник.

— Нельзя оставлять, надо всё разрушить. — Айна устало присела на ближайший валун. — Мыши по канату переберутся на ту сторону реки. Дальше пойдут, прямо к Певеку. Это плохо очень. Никто не спасётся…

Канат, наконец, был перерезан, и та его часть, что была привязана к столбу на противоположном берегу, с визгом улетела в воду. Ещё через минуту и плот неторопливо тронулся с места, медленно проплыл по течению метров сто, карабин соскользнул с каната, лежащего в воде. Плот наконец вырвался на свободу и бодро понёсся по волнам реки в сторону Чаунской бухты, весело приплясывая на перекатах.

— Не, я всё равно не верю, что эти мыши — лемминги по-научному — такие страшные, — засомневался подошедший Лёха. — Они же маленькие, трусливые, чего их бояться? Ерунда какая-то. Правда, командир?

— Пожалуй, что и не ерунда, — подумав с минуту, ответил Ник. — Я читал в умных книжках, что в средние века от нашествия леммингов многие страны Северной Европы пострадали: Дания, Швеция, Норвегия. Когда этих грызунов становилось очень много, они спускались с гор в долины и шли вперёд, поедая всё на своём пути, даже переплывали через небольшие реки. Эти милые мышки съедали все посевы на полях, всю траву — на сотни километров. Люди и домашний скот после их нашествий умирали от голода. Но на человека лемминги никогда не нападали, это точно.

— Они падают с неба, — торжественно объявила Айна. — Рыжие мыши — падают, а бурые в тундре всегда живут. Бурые — только траву едят, ягель, корешки разные. Рыжие — на оленей нападают, на песцов, на людей. Последний раз рыжие мыши двадцать Больших Солнц назад приходили. Мой отец — сильный шаман. Он сказал Айне: "В это Большое Солнце — рыжие мыши придут, надо бояться, на юг кочевать". Айна не послушалась, с Лёшей осталась. Нам к Певеку надо уходить. Мышам не перейти через Паляваам.

— Нам не надо в Певек, — твёрдо заявил Ник. — Мы туда пойдём, — махнул рукой на юго-восток. — К Анадырю, будем отряд Вырвиглаза искать.

— Да запросто, — покладисто согласился Сизый. — Погоды нынче шикарные стоят, оленей у нас много, за три недели доберёмся, не вопрос.

Айна посмотрела на них как на детей неразумных, вздохнула тяжело:

— Мыши с той стороны и идут. Там смерть.

Сизый оживился:

— А если так: за рекой несколько дней пересидим, лемминги эти уйдут, всё — путь свободен! Как такой вариант, командир? Они ведь уйдут? — уже у Айны спросил.

— Уйдут. Глупые — вниз по реке. Умные — вверх, — невозмутимо ответила девушка. — Только это не поможет. До Большой Реки, которую вы «Анадырь» называете, сорок оленьих переходов. После мышей там оленям нечего есть. Не будет ягеля, травы не будет. Через два перехода олени умирать начнут. Потом все умрут. Людям там тоже нельзя. Не будет хорошей воды. Везде будут мёртвые мыши лежать, песцы, евражки, олени. Вода плохой станет. Попьёшь — сразу смерть. Нельзя до Анадыря дойти. Потом только можно, когда снег на тундру упадёт.

— Похоже, права моя чукотская жёнушка. Придётся к Певеку идти, проходящего судна дожидаться, на нём до Анадыря-города плыть, — подытожил Сизый, беспомощно разведя руки в стороны.