Так что он в растерянности. Ну, до завтра.

Вы мне поможете, Булуш и Господь.

Рана не затянулась, а как она могла. Были Ирка, и Вальдек, и Зигмунт. И было хорошо. Очень хорошо. Шлю поцелуи…

Вы мне поможете, Булуш и Господь.

Снова он повернулся ко мне и был как раньше. И снова я его отвергла. Не могу сказать, что у меня не было соблазна. Был, но рана еще не затянулась, и мне кажется, что она никогда не затянется. Но эта злость вновь возникнет в другом месте, тогда как все связано с тем, что я хочу получить обратно другую часть портрета. Почему? Потому что теперь самые сокровенные проблемы – не сердца, а души – бесстыдно лежат на бумаге и обнажают зубы, они в чьих-то чужих руках. И дело не в том, что он, возможно, показывает это кому-то еще, сейчас или позже, когда «этого» больше нет, или с тем, что он сам читает или нет. Дело в том, что другое «я» существует, живет. Дело в том, что я распалась надвое, что я что-то изгнала, и оно теперь существует отдельно. Это не значит, что я глупая. Скорее, это значит, что я люблю этого идиота, который не отвечает мне любовью, сильно верю в мечту, которая никогда не сбудется, которая просто иллюзия. И мне так жалко себя, что хочется свернуться где-нибудь в углу и плакать. Мне так жалко тебя, глупая девочка, потому что я вижу, сколько тебе еще предстоит страданий – скоро они не кончатся

Передо мной копится столько неприятностей. Я рада, что мама приезжает. Я ей расскажу. Но боюсь, что она может меня не понять, она может сказать, чтобы я посмеялась над этим, перестала плакать, хотя я все еще чувствую любовь, я так сильно люблю. Малейшего намека достаточно, чтобы у меня заболело сердце, и это все продолжается и продолжается, пока я не расскажу Норе или тебе. Но… Ничего… Правда ли, что…

Я действительно не хотела бы, чтобы было хорошо и чтобы тысячи «пар» выходили на улицы. Я эгоистка, ужасная эгоистка, но, правда, для чего? Мне это не нужно, это просто рвет мне сердце. Иногда я протестую. Хочу поднять голову (в конце концов, весна приближается) и бороться. Да, бороться со своей любовью, с ним и со своей собственной беспомощностью и собственной глупостью. Хочу все забыть и написать роман. Начну скоро, потому что чувствую, для всего нужен выход. Пока, спокойной ночи…

Вы мне поможете, Булуш и Господь.

Это невозможно выразить. Совсем невозможно. Я думаю только о моих родителях, которые, даже хотя они живы, сделали меня сиротой. Почему у меня сегодня нет своего места, почему я в полной зависимости от людей, которые в любой момент могут сказать: «Убирайся! Мы не должны тебя кормить»? Это мне сегодня сказала бабушка. «Убирайся!» Почему она не сказала этого раньше? Почему она позволила мне жить с ними? Почему мои родители не послали меня куда-нибудь на службу или еще лучше, почему они не убили нас обеих, когда разошлись? А теперь я должна об этом думать. Должна думать, как уйти из этой жизни тихо, незаметно. Устраниться. Тогда всем станет лучше, родителям не придется думать, что со мной делать, у бабушки и дедушки будет полно еды для себя, им не придется заботиться о чьих-то ублюдках, а я… мне будет лучше, чем им всем. Но я знаю, что до этого не дойдет. У меня не хватит смелости. Зачем, зачем я это себе говорю, не знаю. Я только знаю, что меня держит надежда на завтра. Но если завтра… Я буду пытаться.

Пока, дорогой Дневник. Я люблю всех, но моей самой больной проблемой, моей единственной целью в жизни был дом. Я не виновата, что у меня нет дома, в этом виноваты другие, а не я, но не они из-за этого страдают, а я, только я. Так что я страдаю без вины со своей стороны. Пока.

Вы мне поможете, Булуш и Господь.

Третий год войны. Но Рения! Какое нам дело до войны сегодня! Мы празднуем вторую годовщину нашей дружбы, как раз так, как планировали.

Ты не позволила мне закончить у тебя дома, так что приходится начать с начала. Стрелки старомодных часов передвинулись вперед только на несколько часов, а сколько изменилось за это время. Утро было замечательное, такое хорошее, какое только можно вообразить, оно было знакомым, радостным и в то же время необычным. Мы одержали победу над Иркой, нам казалось, что нас ожидает что-то лучшее, мы чувствовали, что отмечаем великий день! Давно у меня не было такого хорошего настроения… И все ушло, как только появился Зигу. Он принес с собой что-то чужое, что-то жесткое, он вверг меня в то состояние, в котором я сейчас нахожусь.