кого-то живого и недружелюбно настроенного. Если где-то и был переполох, то далеко, отсюда не слышно. Что именно не так, понять пока не удавалось. Мули тоже ощущала неладное: снова приникла к Ромиге, мелко дрожала и не пыталась высвободиться.

Он не стал возвращаться в комнату, где его держали взаперти, и где остался труп Арайи. Девчонка, вероятно, ужаснётся виду мертвеца, а она и так в панике. Ромига искал место, чтобы поговорить с Мули в комфортной обстановке. Лучшие покои, по логике вещей, должны принадлежать хозяину, и там же может найтись немало любопытного. А защита, скорее всего, сдохла вместе с беззаконным колдуном.

— Мули, в какой комнате жил Великий Безымянный?

— З-зачем, зачем тебе, оборотень, покои мудрых?

— Затем, чтобы узнать больше о том, кого я убил, и воздать должное его памяти, — Ромига поймал боязливо-недоуменный взгляд и добавил. — Так полагается по нашему, оборотнёвскому обычаю… Ты говоришь, покои мудрых, а не мудрого? Там жил не только Наритьяра Средний?

— Там жили трое, трое мудрых нашего клана. Иди вперёд, оборотень, пятая дверь по левой стороне.

Первая из пяти дверей была Ромиге знакома: именно туда он не хотел возвращаться. Идя мимо, спросил девушку:

— Что за этими дверями, Мули?

— Здесь жили гости, гости мудрых. А может, и сейчас живут.

— Они пришли и остались здесь по доброй воле?

— Я не знаю, оборотень, тётки служили им. Тётки и бездомный Арайя. Я приходила к Великому со стороны жилых покоев, мне не велено, не велено было заглядывать дальше, — говорить девчонке явно было легче, чем молчать, тишина в доме неприятно давила.

— Твои тётки не говорили, есть ли здесь кто-то сейчас?

— Есть, есть, точно есть, но я не знаю, где именно. Они кого-то лечили, мои тётки, они наши лучшие знахарки. Потом ещё кому-то они носили еду, самую лучшую еду, самую почётную. Мули тоже добыла себе такую, Мули — воительница.

Ромига переспросил, не меняя доброжелательно-любопытного тона:

— Воительница, не охотница?

Мули от гордости разрумянилась и почти перестала двоить слова:

— Да, я воительница клана Наритья, дома Вильгрина! Моя первая дичь была разумной, она далась мне нелегко. Трудно было сначала убить двуногого, только потом — его зверей. Но Мули одарённая колдунья, никто ничего не почуял, пока я своим маленьким острым ножичком не зарезала их всех-всех-всех! Странник был большой, я ела его в снегах три дня, остальное потом отвезла домой.

Девчонка хвасталась живоедством так самозабвенно, что Ромига снова готов был усомниться в её вменяемости:

— Мне говорили, охотники Голкья не добывают себе подобных на еду?

Мули охотно пояснила:

— Так было, было, пока наш мудрый не провозгласил новый закон. Кто кого ест, тот над тем и господин! Прежде охотники господствовали над всеми живыми, кроме белых зверей, которых держали почти за равных. Но ныне Наритья, достойнейшие из охотников, призваны встать выше других двуногих и принять силу, подобную силе мудрых, дабы сотворить на Голкья вечное лето. Устами Великого Безымянного само Солнце повелевает нам подтверждать нашу избранность каждый раз, когда мы садимся за трапезу. Разделив её с нами, любой одарённый может присоединиться к клану избранных, но сперва, конечно, он станет младшим слугой в домах Наритья. Скоро, скоро мы обретём силу, и зима отступит…

Ромига не единожды наблюдал этот пламенный взор и пафос в исполнении человских фанатиков или масанов Саббат. Да, девчонка верила всему, что вещала, безрассудно и безоглядно повторяя чужие слова. Она следовала новому учению с жаром юности. Она готова была убивать за провозглашённую анонимом «истину». Вот что с такой делать? Прирезать самому из жалости, или отдать на суд мудрых? Голосок Мули звенел под сводами, потом она вдруг осеклась, её затрясло, глазища наполнились слезами.

— Ой, нет! Не отступит больше зима, не отступит! Ты же убил, убил, убил наше Солнце, оборотень. Теперь зима — до самого конца, ужасного, жуткого конца. Стихии встанут на дыбы и всех-всех-всех затопчут, как вспугнутые шерстолапы…

Девчонка снова рыдала и билась в истерике, нав прилагал немалые усилия, чтобы удержать её и при том не помять.

— Мули! — резкий окрик и чуть-чуть магии. — А кто за этой дверью?

— Не знаю.

— Тише, я буду слушать.

Мули замерла. За второй, третьей, четвёртой дверью — никого живого. Ромига сперва слушал и сканировал, потом откатывал каменные заслонки, заходил внутрь. Нигде не заперто и не зачаровано: уже? Из одной комнаты недавно кто-то смылся, похоже, по изнанке сна. Очевидно, лечили именно его: каменная клетушка насквозь просмердела нездоровьем и снадобьями. Задерживаться здесь нав не стал.

Пятая комната оказалась запертой. Неприятный сюрприз, хотя на снизке Арайи нашёлся подходящий ключ. Но либо убитый Наритьяра умел создавать заклятья, не исчезающие со смертью колдуна, либо над дверью ворожил кто-то другой, пока живой. Могли поставить и защиту от незваных гостей.

— Мули, кто зачаровывал ключи в этой части дома?

— Трое мудрых, трое Наритьяр. Отцу и тёткам они не доверяли, — что и следовало доказать! — Мне Великий не велел ходить в эти покои, когда его нет дома. Сказал, будет плохо, и посмеялся, посмеялся. Я боюсь, очень боюсь, когда он так смеётся.

— Не бойся, больше он не будет смеяться!

— Ничего, ничего больше не будет, — печальным эхом отозвалась девушка и обмякла, прикрыв глаза. Из-под белых пушистых ресниц градом катились слёзы.

Ромига мог расспрашивать Мули дальше и наверняка выведал бы много любопытного. Мог оставить девчонку в одной из пустых комнат и заняться запертой дверью. Но кажется, ошибкой было вообще заходить в дом. Нав опасался пурги и беззаконников, а остерегаться-то, похоже, следовало самого этого места. Кто и как проклял дом у фиорда, пусть разбираются мудрые, а его дело — уйти отсюда живым и унести… Ладно, выразимся мягко, живую свидетельницу беззаконий. Выжав из себя последние остатки энергии, Ромига сделал портал на тропу, по которой недавно спускался… Всё равно опасность близко, слишком близко!

Бежать в гору — не то, что с горы. Впрочем, даже вверх, по глубокому снегу, с грузом в три четверти собственного веса, нав бежал быстро. Почему выбрал путь к Зачарованным Камням? Потянуло, будто магнитом, но вовсе не на место преступления, как язвительно подумал про себя Ромига, и даже не к самим Камням. Откуда-то взялась уверенность: именно в той стороне он встретит Вильяру, и это — спасение. Будто кто-то протянул ему путеводную нить сквозь белую мглу пурги. Тропа виляла по склону, терялась под снежными заносами, но вела примерно в нужном направлении, и нав держался её. Можно было не тащить Мули на руках, а погнать впереди, но нести