Июнь. Скоро выпускной. Мы, как и прежде, встречаемся с Митро. Я знаю, что нам остались последние деньки, и растягиваю каждое мгновение рядом с ним до бесконечности. Наслаждаюсь каждой секундой, выпивая дни до дна. По вечерам я зубрю математику и физику. А ночами — плачу в подушку. Оттого, что не могу разорвать себя на две части.

Мама с каждым днём становится печальнее и серее. Она почти не ест. И сбавляет в весе, быстро и стремительно. Ей не хочется терять меня и отпускать даже в райцентр. Даже на пять дней в неделю.

Что будет с ней, если я скажу правду?

Ночами я грызу ногти и скриплю зубами. Мне снятся тревожные сны, в которых прошлое переплетается с будущим. Окровавленное счастье детских лет, от которого я отрекаюсь, вперемешку с безысходностью и неизвестным. Для кого я стараюсь вырезать себя с привычного холста? Для себя или для Митро?

Нужно ли Митро, чтобы я старалась?

Преодолев муки, длиною в месяц, я решаюсь посвятить маму в свои планы. Это происходит сразу после экзамена по родному языку, который я сдала на твёрдое «хорошо». На кухне, в непринуждённой обстановке, за вечерним чаем.

— Ты уже отправила свои документы в приёмную комиссию? — очень к месту спрашивает мама.

— Да. Я решила поступать в Иммортельскую Техническую Академию, — заявляю я, в последний раз собравшись с духом.

Я сказала это! Сердце подпрыгивает и ударяет в подбородок: словно котёнок, играя, бросился на шею, пережав дыхание. Я опускаю глаза и чувствую, как жар окрашивает щёки. Вроде бы, всё как обычно: та же кухня, те же чашки с чаем. У самого окна шумит старая слива, треснувшая пополам. За маленьким отрезком забора, что виднеется промеж ветвей, ходят люди. Обычный день некогда обычной жизни. Только теперь для нас обеих всё будет иначе, и даже воздух покажется иным. Я, наконец, поделила мир на «до» и «после» и шагнула в своё страшное никуда. А маму оставила в её безнадёжном почему.

— Прости, — говорю с неловкостью. Совесть ошпаривает ледяным дыханием кончики пальцев, но я прогоняю последние сомнения. Я сделала это не зря.

Мама напротив меня бледнеет и едва не роняет чашку. Фарфоровое дно неуклюже стукается о блюдце. Капли летят на скатерть. И мне кажется, что я вот-вот заплачу, совсем как в детстве.

Молчание паутиной растягивается в воздухе. В нём — боль и слёзы, страхи предыдущих дней, которые мы пережили вместе. И воспоминания. Чёртовы картинки перед глазами, от которых больно и неловко. Мне хочется забрать свои слова обратно. Или, заткнув рот, унестись прочь, словно меня никогда здесь не было. И словно не наступал этот вечер, томный от сиреневой дымки и запаха цветов, когда я прошла точку невозврата.

— Надеюсь, ты шутишь, Рена, — доносится до ушей голос мамы.

Я мотаю головой, не в силах произнести ни слова. Раскаяние плещется в животе, но в грудь бьёт азарт. Та сила, что скрывалась во мне все эти годы, но не могла освободиться, наконец, нашла выход. И наступила буря. Смерч, крушащий всё на своём пути.

— Повтори, — мать ставит чашку на стол и складывает руки перед собой. После инсульта она шепелявит и выдувает «в» из-за щеки.

— Я буду учиться в Иммортеле, — послушно повторяю я. — Не бойся за меня, мама. Я же талантище.

Молчание снова вырастает между нами стеной. Я осмелилась разорвать то, что связывало нас. Рано или поздно это происходит с каждым. С кем-то — наживую и с кровью, с иными — почти безболезненно. И мама это понимает, но отказывается верить. Я ухожу в самостоятельную жизнь, и ей больно от этого. Настолько больно, что даже глаза блестят.

— Ты не сможешь поступить, — замечает мать. — Там конкурс огромный.

— Я смогу, — противоречу я. — Кем я буду, если не справлюсь?

— И как ты будешь жить там? — мама поднимает бровь. — У меня только пособие. Стипендии не хватит даже на еду!

— Говорят, что времени достаточно и можно подрабатывать, — вру я.

Я действительно не знаю, откуда возьму деньги, и как буду существовать одна, в чужом городе с заоблачными ценами, да вдобавок на чужой квартире. Но я не вижу своего пути отдельно от Митро. Я докажу ему, что достойна быть рядом. И что я — способная, а не просто дурочка, прогулявшая весь год и чудом выпустившаяся.

— Лучше быть лидером в райцентре, чем худшей на большой земле, — замечает мать угрюмо. Она уже не прячет слёзы.

— Да, мама, — отвечаю я, вытирая глаза. — Простые пути всегда лучше. Но не всегда же их выбирать?

Я еду в Иммортель отдельно от Митро, на день позже. Он вообще не знает, что я собралась следом за ним. Интуиция не дала рассказать ему о своём решении и поделиться планами.

Вокзал тонет в вечерней свежести и июльской листве. Окна одноэтажной постройки сияют огнями. На мне — коричневое платье и куртка, а в руках — маленький чемодан с пожитками. Пара книг, деньги и сменное бельё. Предполагается, что я ненадолго вернусь после сдачи экзаменов. До конца августа. Последнего спокойного августа на Родине…

Когда я вхожу в вагон и занимаю место, мне становится страшно от одиночества, опустившегося на плечи. Матери рядом уже нет. Она даже не провожает меня: лишь обняла у дверей. На большее я и не рассчитывала: после инсульта она волочит ногу. Она не добралась бы до вокзала, а обратно — и подавно. И я знаю, что сейчас она плачет. Но, тем не менее, не позволяет себе желать моего провала на вступительных.

Если я выбрала направление, я должна справиться. Для неё.

Я приезжаю в Иммортель вечером следующего дня. Тут же, на вокзале, договариваюсь о посуточной аренде комнаты и еду на место. Девять квадратов, на которых едва умещается разложенный диван, маленькое окно. Ноутбук на подоконнике, пустые стены. Добро пожаловать в новую жизнь, Рена. Теперь тебе есть, где спрятаться!

Смотрю на суетящийся под ногами Иммортель с высоты двенадцатого этажа, и тело охватывает паника. Шипованные оковы по запястьям, цепи по ногам. Я словно танцую над пропастью на тонкой доске. Я сама привела себя сюда — пошла против желаний и возможностей. Сделала вызов судьбе, и теперь болтаюсь на ниточке. И хочется попятиться, вернуться на твёрдую землю и снова обрести себя. Повернуть время вспять и ворваться в прошлое. Но как?!

Хотела ли я этого на самом деле?

Прячься, Рена. Прячься.

— Лиха беда — начало, — говорю я