– Кто сказал?! – продолжал шуметь Жора и выдернул из заднего кармана брюк граненую чекушку коньяка.

– Какой кошмар! – притворно ужаснулась Аделаида. – Жора, ты опасный человек.

– Я знаю, – ответил Жора, разливая коньяк по чашкам. – Между прочим, Костя, я бы на твоем месте нашел более теплые прощальные слова... Я бы сказал так... Ребята, может, вам еще принести?

– Ребята, может вам еще принести? – послушно повторил Костя.

– Не надо, – чуть серьезнее, чем требовалось, сказал Андрей. – Хорошего понемножку. Мы сегодня еще на набережной встретимся, у голубой скамейки... Да, Жора?

– И там я вам почитаю потрясающие по своей распущенности стихи! Годится?

– Заметано, – кивнул Андрей, – он все еще опасался посмотреть в глаза Косте. Но все-таки вышел проводить его, с широкой улыбкой, с подъемом произнес: «До скорой встречи!», тот тоже ответил похожими словами, и они наконец расстались. – А казалось бы, – вслух произнес Андрей, плотно закрыв дверь за Костей, – а казалось бы, чего ему-то колотиться? Со мной все ясно, я тут с первых дней в поиске, я весь в подозрительности и опасливости. А он-то чего напрягается? Неужели заглядывал сюда, к Светке, неужели и он у нее отметился? Эх, Светка, Светка... Что ж ты так-то, что ж ты по рукам-то...

«Сам виноват!» – прозвучали ответом слова в сознании Андрея, причем прозвучали уж как-то слишком явственно, он даже интонацию Светы узнал. Но самим словам не удивился. Они были естественны, его больше зацепили открывшиеся вдруг отношения Кости со Светой. И на кухню к друзьям он возвращался с тяжким беззвучным стоном.

Однако работало в нем еще одно сознание, какое-то затаенное, которое откликалось на то, что оставалось незамеченным для сознания основного, которым он жил, общался с друзьями, ел котлеты и пил коньяк. Подчиняясь этому затаившемуся сознанию и почти не замечая того, что делает, Андрей взял пустую бутылку, из которой разливал коньяк Костя, осторожно взял, за горлышко, и отнес в коридор. Открыв дверцу встроенного шкафа, он поставил бутылку на полку. Плотно закрыв дверцу, нащупал в темноте шпингалет, которым еще ни разу, наверное, никто не пользовался, и, преодолевая сопротивление металлического стержня, с силой задвинул его до упора.

– Полотенце ему, видишь ли, понадобилось... Кулинар, блин! – ворчливо пробормотал Андрей и вернулся на кухню.

– Друзья мои! – воскликнул Жора. – Хотите, поделюсь?

– Валяй! – разрешила Аделаида.

Я не из тех, кто привлекает,

Я не из тех, за кем идут.

Тем более кому внимают,

Из-за кого до смерти бьют.

– А это, между прочим, заметно, – усмехнулась Аделаида.

Я не из тех, кого желают,

Кого жалеют, не любя,

По ком до старости вздыхают,

В слезах подушку теребя.

Я не из тех... Но в этом мире,

Где вечный камень мой гостит,

В любом краю, в любой квартире

Моя душа тобой горит!

– Похоже... Моя тоже, – в рифму ответил Андрей.

Нашел все-таки Андрей портрет убийцы, портрет, который он вроде бы уже держал в руках, о котором ему напоминали в потустороннем мире и Лена, и Света. Когда ушли его захмелевшие гости и он остался в квартире один, Андрей некоторое время сидел на кухне, бездумно глядя прямо перед собой на тесное кухонное пространство, в котором Света прожила без него бесконечно долгие восемь лет.

– Что делать, случилось, – проговорил Андрей вслух.

Он заметил за собой новую привычку, стал все чаще ловить себя на том, что говорит вслух, причем всегда со Светой. Может, переживания последних дней повлияли, может, запредельные опыты Равиля, но, как бы там ни было, звучал его голос в этой квартире, даже когда он оставался один. Или сам себя убедил, или что-то мистическое действительно возникало, но иногда Андрей был почти уверен, что и Света ему отвечала, слышал он ее, а не просто вместо нее сочинял ответы...

Ну да ладно, хватит об этом.

Главное в другом – нашел он рисунок, который Лена назвала портретом, хотя никаким портретом он не был. Было нечто совершенно другое. Еще в самое первое утро, когда он недели две назад только появился в этой квартире, его рука как бы непроизвольно потянулась к папке на подоконнике, и он механически развязал тесемки и заглянул внутрь. Там были рисунки Лены. Рисунки странные – ей было интересно у гостей, которые навещали их в этой квартирке, брать на память контур ладошки. Лена деловито подходила к гостю, клала перед ним лист бумаги и просила положить на этот лист ладонь, чуть растопырив пальцы. И фломастером эту ладошку обводила.

Такими были все рисунки в этой папке.

Внизу Лена ставила дату и просила гостя расписаться в уголке.

Тогда, в то первое утро, Света, взяв у него эту папку, снова завязала тесемки – не время, дескать, глупостями заниматься, уж коли встретились. С таким примерно настроением она и бросила папку на подоконник.

И вот сейчас, просмотрев все, что недавно сгреб с подоконника, Андрей наткнулся на эту папку. И что-то в нем сразу напряглось, то ли предчувствие какое-то, то ли нервная вибрация исходила от папки, то ли вспомнил эту папку – ведь он держал ее в руках совсем недавно... Как бы там ни было, Андрей взял папку уже с интересом, со вниманием.

И начал перелистывать листок за листком, обращая внимание прежде всего на даты. Последний рисунок был помечен мартом нынешнего года. Ниже шла неразборчивая подпись.

Андрей понял – это тот самый портрет, который он искал.

– Ну вот и встретились, дорогой, – проговорил он вслух и отложил папку с остальными рисунками в сторону. Ладонь, изображенная на листке, сразу обращала на себя внимание – мизинец был явно короче, чем ему положено быть. Всмотревшись, Андрей понял – недоставало одной фаланги.

Отложив листок на комод, Андрей прижал его подвернувшимся флаконом, прошелся по комнате, постоял у окна, закрыл распахнутую створку рамы, чтобы случайным сквозняком не унесло листок, снова вернулся к рисунку.

– Ну что ж, это уже кое-что, – пробормотал он. – Это действительно портрет. И ни с кем другим тебя, придурка, спутать невозможно. Бородавка ли на носу, пятно в виде Курильских островов поперек лба или вот мизинчик укороченный... Кстати, и у нашего позапрошлого президента мизинец тоже был укороченный... В самом деле, Бог шельму метит.

И вдруг в сознании Андрея как бы само по себе возникло слово «Лиза». Маленькая девочка Лиза с тонким лицом, строгим взглядом и светлыми волосенками. Что-то с ней было, что-то с ней связано... Ведь не зря же она вспомнилась, когда он увидел эту ладошку с укороченным мизинцем...

«Господи, это же дочка Наташи!» – вдруг озарило Андрея. Да, конечно, он с ней встречался два дня назад, и она рассказывала о Доме Грина. «Вот! – мысленно воскликнул Андрей. – И там к ней приставал какой-то хмырь, по линиям руки что-то предсказывал, хиромант вонючий! И Лиза сказала, что у него на руке, на правой руке, какой-то непорядок, что-то у него не так, как положено быть».