спутанные кишки раненого зверя. Темная кровь на металлических решетках. В моей груди начинает пульсировать страх. Что люди испытали при этом? Я наклоняюсь вперед на своем сиденье.

Я работала в изоляторе 7 июля 2005 года. Мне очень хотелось вырваться из его безоконных глубин и помчаться на место теракта, чтобы хоть чем-то помочь. Но это было невозможно. Я должна была остаться, чтобы следить за задержанными. Я всегда чувствую вину, когда нахожусь не там, где Лондон во мне больше всего нуждается. Наклонившись вперед, различаю красно-синий знак метро. Перед нами открывается изогнутая дорога, и вдалеке виднеется знак ограничения скорости. Мне хочется подъехать как можно быстрее. Я представляю лица тех, кто погиб 7 июля. Я сделаю все, чтобы этого не случилось снова.

Тревор выключает сирену, и мы останавливаемся на обочине рядом со входом на станцию. В непосредственной близости от нас стоят шесть или семь человек. Белый мужчина смотрит в телефон, рюкзака нет. Женщина с маленькой девочкой – нет. Трое смеющихся молодых людей – студенты, легкомысленные и расслабленные. Мужчина, подметающий улицу в светоотражающем жилете, – дворник. Мои глаза перемещаются с одного человека на другого, исключая каждого по очереди. Среди них нет нашего подозреваемого. Мой мозг провел этот анализ за долю секунды, которая требуется, чтобы выйти из автомобиля. Мы останавливаемся у машины, и Тревор тихо сообщает в рацию:

– Браво 1 на месте.

– Принято, Браво 1.

Когда Тревор убирает рацию в держатель на жилете, мы видим его. По тому, как напрягся Тревор и застыла на месте Керис, я понимаю, что мы все заметили его одновременно. У меня перехватывает дыхание. Он выходит из дверей станции и ступает на вымощенную площадку перед входом. У него очень густая темная борода, а тело сутулое и худое. Его скулы четко очерчены, а глаза, которые перемещаются с меня на Тревора и Керис, похожи на глаза сумасшедшего. На его груди висит черно-красный рюкзак, который сам по себе выглядит странно.

Однако сильнее нас беспокоит толстый красный провод, который выходит из дна рюкзака с правой стороны и лежит на левом плече мужчины. Провод огибает шею с правой стороны и, похоже, заходит за воротник. Хорошо хоть не в рукав. Переключатель мертвеца отсутствует. Такой иногда используется террористами и позволяет бомбе взорваться, даже если человека застрелят. Когда курок зажимается, бомба готова к детонации. При ослаблении давления она немедленно взрывается.

Я работала в изоляторе в день крупного теракта в лондоне. несмотря на желание, я не имела право покинуть относительно спокойный пост и отправиться на место происшествия.

Мой взгляд снова падает на рюкзак. Он полный и увесистый, перекрещенные шнурки на его передней части туго натянуты на выпуклом кармане. Лямки врезаются в костлявые плечи подозреваемого. Футболка растягивается на плечах и собирается складками вдоль лямок. Его плечам, вероятно, больно от такой тяжелой ноши. Я гадаю, что в рюкзаке, и вспоминаю бомбу в Уормвуд-Скрабс. Представляю, как черно-красный рюкзак наполнен мягким желтым взрывчатым веществом, начиненным гвоздями и шурупами.

Между нами около четырех метров. Люди продолжают медленно двигаться вокруг нас, как ленивые пчелы вокруг улья. Я вижу их боковым зрением, но внимание целиком сосредоточено на мужчине с рюкзаком. Время замедляется, и между нами образуется невидимый туннель. Все, что оказывается за его пределами, тускнеет и становится серым. Мы с ним словно находимся в придонном океанском течении, и все, что вокруг нас, отделено невидимой стеной воды. Мы стоим совершенно неподвижно и смотрим друг на друга. Я понимаю, что все начнется через секунду. Еще мгновение, и мы будем вынуждены принять меры. Однако в глубине души хочется, чтобы эта секунда длилась вечно. Чтобы мы и дальше оставались застывшими. Невредимыми.

Двигаясь медленно – никаких резких движений, – я поворачиваю голову вправо и достаю рацию. Я нажимаю на кнопку, и приглушенный сигнал говорит о том, что меня слушают.

– Браво Экс-Рей, это 215. Подозреваемый находится у входа на станцию «Холивелл». Мы переключаем рацию на безопасный режим.

Я отключаю рацию и уже не слышу ответа. Мне не нужно его слышать. Я должна сосредоточиться только на мужчине с рюкзаком. Я киваю Керис, когда Тревор отключает свою рацию, и она делает то же самое. Уже в первый день нам вдолбили в головы, что вблизи взрывных устройств нельзя использовать рации. Есть риск, что передача радиосигналов вблизи устройства спровоцирует детонацию. Я также не хочу, чтобы шум голосов в рации отвлекал нас от переговоров, которые, вероятно, предстоит вести. Если он позволит нам говорить.

С того момента как мы приехали, он не двигался. Его руки все еще вытянуты вдоль туловища, ноги слегка расставлены, а стопы твердо упираются в землю. Мы втроем начинаем двигаться вперед, постепенно сокращая дистанцию. А затем маленькая девочка пробегает в тоннеле между нами, и ее хрупкая фигурка разжигает огонь внутри меня. Я пытаюсь подобрать правильные слова, когда она приближается к двери. Как предупредить людей об опасности, не спровоцировав панику? Я понимаю, что любые резкие действия могут усугубить ситуацию, но мне нужно, чтобы девочка и ее мама отошли на безопасное расстояние.

Вдруг слово, которое вдалбливали мне в голову на курсах офицерской безопасности каждые шесть месяцев год за годом, слово, которое я выкрикивала бесчисленное количество раз, слово, которое всегда привлекает внимание, вылетает из моего рта, словно пуля.

– Назад! – кричу я. Потрясенная мать переводит взгляд сначала на дочь, а затем на мужчину с рюкзаком. Словно электрический ток, ее шок проходит через других людей, и я чувствую, как накаляется атмосфера вокруг меня, когда люди один за другим понимают, в чем дело. Все вокруг приходит в движение. Мать подхватывает девочку на руки и убегает. Остальные люди отбегают подальше от входа. Кто-то кричит, и мужчина с рюкзаком поднимает руки. Тревор теперь стоит прямо перед ним. Мы с Керис находимся по обеим сторонам от Тревора, окружив мужчину со всех сторон. Я бросаю на нее взгляд и вижу бледную кожу и округлившиеся глаза.

Проходит несколько секунд, прежде чем я понимаю, что его поднятые руки – это не знак того, что он сдается. Я смотрю на красный провод, который идет по внутренней стороне его руки и скрывается в сжатом кулаке. Мужчина так тяжело дышит, что с каждым вдохом его ноздри раздуваются. Его выпученные глаза практически закатились в голову. Со своего места я вижу каждую каплю пота у него на лбу. От его подмышек исходит сильный мускусный запах, и я чувствую, как у меня самой над верхней