— Что там шепчешь? Проклинаешь меня, никак?

Девка схватила его за руку, и, хоть князь не различал её лица, догадывался, что на нём написан страх потерять своего господина посреди чёрной жуткой пучины. Помнится, впервые с нею встретился в разорённом селе, улица в котором была вымощена камнями. Около села их встретило ополчение, и вестфольдцы, потерявшие в битве пять человек — больше всех в этой битве, — озверели и убивали всё живое, попадавшееся на пути. Новгородцы с упландцами тем временем основательно обшаривали дворы. Около закрытого амбара на князя кинулся грузный мужик в кожаном шеломе и с боевым, не плотницким, топором. Кмети кинулись на подмогу, но Владимир криком остановил их. Нормандец нанёс умелый сильный удар, князь чуть повернул щит, и лезвие скользнуло по умбону. Блеснувший в княжеской руке харалуг оборвал жизнь нормандца. В амбаре он и нашёл её, испуганно съёжившуюся под рядном, присыпанным соломой. Толмач потом перевёл, что девку недавно выдали за убитого Владимиром мужика и она не очень-то горевала по этому поводу. По княжескому примеру ещё кое-кто захотел взять с собой полоняниц, но Владимир запретил, отказавшись от доли добычи, взятой в селе, и многие сочли это справедливым.

— Ладно, — сказал Владимир, позволяя девке прижаться к нему снова. Где-то недалеко прозвучал сонный голос укладывающегося спать Хвоста:

— Княже, дай девку на мал час, чего-то истомился я.

— Обойдёшься. Трёх дней не прошло, как на берегах безобразили, потерпишь.

Хвост проворчал что-то в ответ. Владимир утянул девку ближе к казёнке. Уложив рядом с собой, приказал:

— Спи.

Рассвет только начинался, как его разбудил кормщик Радота Ляд. Владимир поднялся, чувствуя, как под ногами раскачивает палубу.

— Буря начинается, княже, — сообщил Радота. Владимир втянул в себя солёный, наполненный влагой воздух. На соседних кораблях уже снимали мачты, готовясь к буре. На корабли, побеждая зачавшийся утренний свет, надвигалась кромешная тьма. Большой проснувшейся тенью, перебираясь по волнам лапами-вёслами, к Владимировой лодье приблизился драккар Ивара.

— Отдай нормандку Ньёрду, конунг! — прокричал он. — Тебя боги слушаются больше всех!

Бернода поняла слова Ивара, отшатнулась, когда Владимир посмотрел на неё.

— Нет! — выкрикнула она, отступив, и споткнулась о гребную скамью. Владимир, двинув челюстью, будто раскалывая орех, ответил Ивару:

— Я без этого поговорю с Эгиром!

Море колыхалось, как нечёсаные волосы на косматой человеческой голове, волны увеличивались, и драккар понесло на лодью. Ловкий упландский кормщик успел развернуть корабль, и он пролетел прямо перед лодейным носом. Молния рассекла не желавшее светлеть небо, на мгновение выхватив из тьмы будто застывших мореходов. Хлынул ливень. Через одно убирали вёсла — они ещё помогут кормщику править кораблём. Гребцы привязались к скамьям, приказов кормщика в шуме разгулявшейся стихии не было слышно, их передавали друг другу: предстояла смертельная пря[176]с морем. Радота Ляд, мотавшийся вместе с кормилом, щедро поливаемый небесами и морем, орал гребцам:

— Греби справа! Греби слева!

Насколько может быть опасной ошибка кормщика, Владимир понял, когда волна перевалила через борт, разом затопив дно лодьи. Показалось, что корабль просел и отяжелел. Свободные от гребли, а также раненые и Бернода, обмотавшись верёвками, чтобы не смыло за борт, вёдрами вычерпывали с палубы воду. Владимир хотел крикнуть что-нибудь ободряющее, но волна, разбившись о корму, окатила его с головы до ног и затекла в рот. Отплёвываясь, он запрокинулся назад от того, что лодья устремилась вверх, на большую волну, и если бы его не держало вервие, то наверняка он покатился бы по палубе. Корабль, будто с крутой горы, ухнул вниз; впереди сидевший кметь восторженно заорал, обернулся к князю, морщась под дождём; слипшейся и сузившейся от воды бородой он напоминал какого-то морщинистого козла. Вообще на какое-то мгновение Владимиру показалось, что их лодья провалилась к Чернобогу, а вокруг куролесят его слуги и не люди вовсе вокруг, а призраки-кромешники.

Весло, будто живое, прыгало в руках князя, накрепко примотанное к ним его же поясом и едва не вырывая их из суставов. Вода, сыпавшаяся сверху и снизу, застилала глаза и настойчиво попадала в рот; князь, отплёвываясь, выпускал изо рта целые струи. Гребцы приноровились управляться в буре уже без приказов кормщика, лодья круто забиралась на волну, потом падала с неё, будто в бездну, и при всём бессильном ужасе перед могучей стихией, задорно захватывало дух. Бывало, что волны обходили и ударяли в корму и борта, тогда воду снова вычерпывали вёдрами. Владимир потерял из виду Берноду, но думать над этим было некогда.

Ливень лил чуть больше часа, показавшийся вечностью. Волны утихли. Владимир отвязался, только сейчас почувствовав, как устал и отяжелел от мокрой одежды, помог перенести на корму кметя, которого перетянуло разгулявшимся веслом. Только сейчас заметил, что нигде нет Берноды. Князь окликнул её, надеясь, что просто не замечает её. Хвост подошёл к князю, положил руку на плечо:

— Её смыло за борт. Верёвка лопнула. Не сумуй, княже, Ньёрд забрал то, на что положил глаз.

— Если я увижу, что верёвка была перерезана, то виноватый отправится вслед за нею, — мрачно отрёк Владимир. Он долго вертел в руках обрывок пеньки, привязанный к скамье, но так и не определил правды.

Море успокаивалось, сквозь тучи начинало проглядывать солнце. Владимир смотрел на воду, надеясь среди курчавящихся белой пеной волн увидеть ждущую спасения нормандку. Вместо этого совсем неподалёку узрел осевшую лодью руян и будто лошадь, тяжело водившую боками. Вдалеке приближались два драккара, и не понять было, кому они принадлежали.

Руянская лодья, несмотря на тяжёлую осадку, развернулась и довольно быстро, перекатываясь по волнам, погребла к словенам. Когда сблизились, оказалось, что более опытные в море руяне сохранили почти все вёсла, тогда как у новгородцев осталась едва половина. Северяне не спешили, застыв на месте, пускали вверх огненные стрелы. У словен заволновались:

— Нам, что ли? Совсем не видят?

Радота Ляд вымолвил, не отрываясь, глядя в сторону северян:

— Не поверю, что варягов море побило больше нас. Они видят то, что нам отсюда взором не достать.

Чадили костры, разведённые в котлах; кмети, дрожа от холода, сушили рубахи. Кому не лень было копаться в казёнке, где всё было кувырком, искали свои мешки, доставали сухие вотолы и поддоспешники[177], кутались, жмурясь от тёплого удовольствия. Топорами рубили на дрова негодные остатки вёсел; дым от мокрых дров непроглядным столбом поднимался из лодьи. В подтверждение слов Ляда на окоёме показалась точка и неторопливым жуком поползла в сторону северян среди вспыхивающих курчавых бурунов. На драккарах убедились, что на дальнем корабле их не потеряли, и двинулись к соратникам.