— А мы и смотрим храм, — спокойно пояснил Итао, в глазах которого внезапно появился и погас хищный огонек, поразивший Федора, привыкшего считать своего учителя едва ли не мягким человеком, склонным к изучению иностранных культур, — ты стоишь в самом его сердце. Ведь в крови и сердце каждого из людей живет душа, данная ему Питао-Шоо. И он требует от нас, чтобы мы посвящали ему лучших из нас. И мы отдаем ему лучших, — выпуская сердце на свободу. Завтра, на глазах тысяч сапотеков, здесь будет принесен в жертву Уанусуко, наш второй жрец.

— Чем он провинился? — воскликнул Чайка, поздно сообразив, что сказал лишнего.

— Быть принесенным в жертву ягуару — это большая честь, — произнес Итао, вновь став серьезным. Федору даже показалось, что в мягком голосе ученого сапотека вдруг зазвенела сталь, — многие дожидаются этого очень долго.

Впрочем, голос сапотека снова смягчился, став обычным, похожим на голос доброго учителя, объясняющего терпеливо задачу.

— Уанусуко знаком народу сапотеков, — закончил он свои объяснения, — и завтра весь город будет завидовать ему.

«Ну да, конечно, обзавидуются. Хороша свобода, — подумал Федор, с лица которого не сходило хмурое выражение, — особенно когда ему вырежут сердце. Вот как здесь, значит, расправляются с теми, кто мешает продвигаться по службе. А наш „учитель“ совсем непрост. Железная рука в бархатной перчатке. Ишь, как глаза засверкали от предвкушения завтрашнего удовольствия. Видать, этот Уанусуко ему хорошо насолил чем-то или засиделся на своем месте дольше положенного».

Но вслух Федор ничего не сказал. Даже попытался изобразить, что полностью согласен и принимает местные обычаи, а несчастному Уанусуко оставалось только позавидовать.

— Таковы обычаи сапотеков, — словно прочитав его мысли, проговорил Итао, — почтение к богам прежде всего.

— Это, конечно, — кивнул Федор, — мы тоже чтим своих богов.

— А теперь следуй за мной, — предложил Итао, — я покажу тебе обсерваторию.

Чайка с большим удовольствием последовал за ученым сапотеком. Им оставалось пройти не больше сотни узких ступенек по специальной лестнице, начинавшейся чуть в стороне от того места, где заканчивалась главная широкая лестница, ведущая на вершину ступенчатой пирамиды.

За это недолгое время Федор, подгоняемый своим любопытством и охранниками, шедшими неотступно за ним, успел немного рассмотреть город и даже окрестности. С такой высоты он смог запечатлеть в своей памяти прямые и длинные улицы, разрезавшие город на широкие ломти кварталов, мощную стену, надежно отделявшую Монте-Альбан от внешнего мира, и то, что их тюрьма действительно находилась буквально в двух шагах от этого оборонительного сооружения. И все же он подумывал о канале с водой, который делил город на две части, поскольку прорваться незамеченными к главным воротам и тем более пройти сквозь них представлялось полным безумием. Отсюда было легко различимо огромное количество красных щитов, блокировавших все подходы с обеих сторон к городу сапотеков. Они постоянно меняли своими действиями направление движения той длинной змеи из людских тел, что непрерывно ползла в город из долины, собираясь внизу.

«Итао сказал, что завтра праздник, — вспомнил Федор, преодолевая последние ступеньки, — значит, весь город будет забит народом. Массы крестьян, которые не знают друг друга. Суматоха — это хорошо. Это нам только на руку. Да и лодок должно быть предостаточно. Эх, посмотреть бы на канал хоть одним глазком».

Вскоре они поднялись к самому входу в небольшую обсерваторию, вблизи оказавшуюся не куполом, а скорее малой копией самой гигантской пирамиды Питао-Шоо, ребристой и выложенной камнем в несколько уровней. Правда, кладка стен была просто отменной, а сами каменные блоки идеально подогнаны. Федору невольно бросилось в глаза, что «каменные кирпичи» даже в стенах обсерватории были очень большими, не говоря уже о блоках, из которых было сложено основание самой пирамиды. Такой блок весил тонны, его не поднять не то что двум сапотекам, а и двум десяткам самых сильных воинов или рабов. «И как они смогли такое сваять? — подумал Федор, останавливаясь вслед за Итао, у входа в обсерваторию, — тут без крана не обойтись. А спрашивать уже неудобно, опять скажет, боги помогли. А может, и правда помогли?»

Итао посмотрел на командира охранников и жестом приказал ему оставаться здесь, со всеми своими людьми. Дальше вход для простых смертных был закрыт. Федора же пригласил идти за собой, впервые за время познавательной прогулки по городу, оставшись с ним наедине без охраны. То ли сапотек действительно решил, что Чайка безопасен и уже окончательно готов перейти в его веру, то ли решил, что бежать отсюда просто некуда. А, может, наоборот, проверял и провоцировал.

Замерев на мгновение у входа, больше напоминавшего чуть расширенную щель, Итао исчез внутри пирамиды-обсерватории. Чайка последовал за ним.

Сделав несколько шагов, он зажмурился и даже остановился от неожиданности. Первое время его глаза привыкали, поскольку здесь было почти темно. Солнечный свет проникал внутрь сквозь три отверстия разной длины — от нескольких метров до одного, совсем крошечного — и высвечивал на полу какие-то странные символы. Когда глаза привыкли, Чайка заметил, что были в стенах и другие отверстия, сейчас закрытые каменными вставками. Видимо, наблюдения за разными секторами неба — местом жительства богов — проходили в разные промежутки времени, и местным астрономам требовалось менять угол обзора, не имея возможности просто повернуть телескоп. Честно говоря, приглядевшись к «оборудованию» обсерватории, Федор был откровенно разочарован. Никаких телескопов или иных диковинных приспособлений, подаренных инопланетянами, он здесь не увидел. Если не считать странной формы постамента, возвышавшегося в самом центре и похожего на пульт дирижера, изготовленный из камня. Возможно, и другие приспособления для общения с миром богов имелись, но были спрятаны от глаз посторонних. Хотя Итао и уверял его минутой раньше, что никто из посторонних сюда никогда не входил.

И все-таки здесь было интересно. Чайка вдруг вспомнил, что первым из европейцев, да что там, вообще первым из людей Старого Света стоит в святая святых сапотекских жрецов посреди древней Америки. «Да, Колумб и Америго Веспуччи просто сгорят от зависти, — ухмыльнулся Федор, рассматривая незнакомые символы на полу, — когда узнают, что их опередили. Не говоря уже про испанцев. Да, каких к черту, испанцев… Если мы выберемся отсюда, Карфаген будет здесь первым. И тогда…»

Чайка изумился полету своей мысли, представив, что произойдет в будущем с историей этого континента, когда его первыми «откроют» обитатели Карфагена. Все пойдет совершенно иначе. «Хотя как же те, на кораблях с треугольными парусами, — вспомнил Федор, продолжая разглядывать загадочные символы, которых в процессе обучения он еще не встречал, — они ведь были здесь раньше».

Однако потом он мысленно махнул на своих предшественников рукой. «Ну, были да сплыли, — подумал он, мгновенно повеселев, словно решил гигантскую проблему, — кто это был, неизвестно. Кто их потом вспомнит? Даже сам Итао никогда их не видел. А в этой ситуации главное не то, кто первый, а у кого кораблей и пушек больше. Вернее, оружие лучше. Судя по тому, что я успел увидеть, у Карфагена оно гораздо лучше. А значит, и шанс „подружиться“ с местными товарищами выше, чем у остальных».