– Черт побери, что это было? – резко бросила она; в голосе у нее смешались презрение и гнев.

– Понятия не имею, – растерянно ответил парень. – Не знаю, что на него нашло. Сам ничего не понимаю… – Он поскреб голову под лохматой шевелюрой. – Приношу свои извинения, такого просто не должно было случиться.

«Бешеная собака» не шевелилась и теперь напоминала статую, вкопанную четырьмя лапами в песок.

– Но, черт возьми, ведь случилось же! – крикнула Мойра, обойдя их стороной и направляясь к лестнице.

Она открыла глаза и увидела неподвижный силуэт. Поморгала и снова вгляделась. Он стоял перед ней, уже без капюшона, и улыбался. Она сразу его узнала. Раньше надо было об этом подумать. Конечно, это было логично. И ей стало еще страшнее. Ей хотелось заговорить, сказать ему что-то такое, что могло бы разбудить крошечные остатки человечности, которые еще теплились в нем, но обнаружила, что во рту у нее кляп.

Он стоял, не двигаясь, и с улыбкой смотрел на нее. Против света черты его лица было трудно разглядеть: на нее были направлены две мощные лампы, которые слепили и заставляли все время моргать. Ее раздели догола и привязали к стулу. Но голому телу не было холодно. Стояла душная ночь – и особенно душно было в этом тесном, нагретом за день металлическом пространстве, провонявшем пылью, потом и смертью – и пот ручьями струился по ее телу, сбегал с грудей и бедер, заливал затылок, живот, подмышки, склеивал волосы.

Вся в поту, то и дело вздрагивая, она пристально разглядывала его слезящимися, полными ужаса глазами поверх торчащего изо рта кляпа – и заметила, что он надел перчатки. Не обыкновенные, а толстые, широкие, укрепленные перчатки для работы в саду. Он зашел ей за спину и пропал из поля зрения. Она не слышала никаких звуков, кроме его тяжелого дыхания за спиной, и от этого ей стало еще страшнее. Что он там делал? Должно быть, что-то тащил, потому что послышался противный звук скрежета металла о металл. Пронзительный звук, раздиравший барабанные перепонки. Он снова появился в поле зрения, таща по полу минивэна моток колючей проволоки и начиная его понемногу разматывать. Ее охватила паника, сердце вдруг словно разбухло, и ей показалось, что оно вот-вот лопнет. Она принялась извиваться и вертеться на стуле, изо всех сил натягивая клейкую ленту, которой были примотаны ее руки и ноги, и попыталась что-то крикнуть сквозь кляп, но у нее получилось только:

– Ммммггрррммм…

Он поднял голову, и то, что она прочла в его глазах, ужаснуло ее еще больше. Он выпрямился и вытянул руки с развернутой проволокой, покрытой острыми, как бритвы, колючками. Когда эти стальные бритвы вошли ей в тело, терзая, рассекая и вгрызаясь в него, она решила, что сейчас умрет. Сразу… Она раскрыла рот, чтобы закричать, но крик застрял в горле. Плоть разрывалась, раскрывалась… И она потеряла сознание.

* * *

Очнулась она от боли. Каждый нерв будто пронизывал греческий огонь. Жидкость, которая текла по ее груди, была не потом. Слезы застилали ей глаза, но она успела разглядеть, что теперь у него в руках появилось нечто другое: длинная, сверкающая стальная спица, очень тонкая и очень острая. Она снова подняла глаза, чтобы увидеть выражение его лица. Он улыбался всеми своими белоснежными зубами, глаза сверкали пугающим светом. В существе, которое стояло перед ней, уже не оставалось ничего человеческого. Это было просто существо, потерявшая над собой контроль извращенная, взбесившаяся тварь…

И она стала молиться, чтобы умереть как можно скорее.

* * *

Она была в агонии. Сознание теплилось еле живым огоньком, то затухая, то слабо разгораясь вновь. Боль была повсюду. Она еле дышала сквозь кляп, пропитавшийся слюной, рвотой и кровью. Ее тело было одной сплошной раной. Изрезанное, изодранное, синее от кровоподтеков, изрубленное и искусанное. Время от времени тошнота подкатывала к горлу, и она заходилась кашлем. Но больше не стонала и не пыталась ни о чем умолять. На это не было сил.

Он чувствовал себя прекрасно: сновал взад и вперед, вертелся, пританцовывал. А ей хотелось пить. Ей отчаянно хотелось пить. Несмотря ни на что, кровь толчками пробивалась по сосудам, горло горело и болело от сухости. Вдруг он снова появился, и в руках у него была ивовая корзинка. Он сразу поставил корзинку на пол рядом с ней и запустил туда руку в перчатке. Когда он подошел, в руке у него что-то брыкалось и извивалось. Она увидела хвост змеи и маленькие, блестящие круглые глаза. «Ну и хорошо, – пронеслось в ее усталом мозгу, – пусть все скорее кончится…»

Это было единственное, чего ей сейчас хотелось.

– DEUS, ты здесь?

– Да, Мойра.

Она взглянула на часы, висевшие на стене. Двенадцать минут двенадцатого. Застекленную кабину заливал все тот же красный свет, что и каждую ночь. Мойра постаралась найти выключатель, но его нигде не было.

– Ты можешь изменить освещение?

– Конечно. А какое ты хочешь?

– Нормальное. Дневное.

Вместо красного засиял яркий белый свет, и она подошла к своему креслу. Бросила беглый взгляд за стекло. Там, по ту сторону, никого не было, по залу разливался фантастический синий свет. Мойра стащила с себя мокрые кроссовки и положила ноги на низкий столик. Рядом с дымящимся стаканом с кофе рассыпались песчинки.

– Что произошло с Лестером? – спросила она.

– Он попал в аварию.

– В какого рода аварию?

– Автомобильную.

– Ммм… а ты знаешь, как именно это произошло?

– Он ехал слишком быстро.

– А еще?

– Он не вписался в поворот, а ему навстречу выскочил фургон «ФедЭкс». Лобовое столкновение.

– Где это случилось?

– На Пак-Там-роуд.

Одна из редких улиц, что пересекают полуостров Сай-Кун, а потом ведут к Центру.

– В какой машине он ехал?

– В своей.

– Какой марки машина?

– Это китайская марка; не думаю, что ты ее знаешь.

– А бортовая электроника была снабжена искусственным интеллектом?

– Была.

– Кто производитель?

– «Мин».

Мойра поразмыслила.

– Все параметры расчета должны где-то храниться? Ну, на жестком диске или в черном ящике… Или я ошибаюсь?

– Нет, не ошибаешься.

– Эти данные управления автомобилем автоматически отправляются в Центр и анализируются нашими компьютерами…

– Совершенно верно.

– У тебя есть доступ к данным, предшествовавшим аварии?

– Есть.

– Ты можешь туда войти?

Ответа не последовало. Она задала вопрос по-другому: