Таким образом, можно говорить о том, что в армии сложился «генеральский заговор», который «хотя и не выливался ни в какие организационные формы, но выражался в некоем единодушном суждении о “непригодности” главнокомандующего 1-й армией и в требованиях заменить его Багратионом» [5. С. 636].

«Присутствие царя в армии еще как-то их сдерживало» [132. С. 81]. Но вот после приказа об оставлении Смоленска недовольные генералы стали поговаривать «о том, чтобы силой лишить Барклая-де-Толли командования» [132. С. 89].

Конечно же в реальности никто даже и не попытался бы сделать это, ведь подобное поползновение было бы равносильно покушению на власть самого императора, ибо только он имел право назначать и смещать командующих армиями, и квалифицировалось бы как измена.

И все же настал день, когда эти генералы направили к Михаилу Богдановичу молодого генерал-майора А. И. Кутайсова с тем, чтобы он передал ему их недовольство и пожелание продолжать оборону Смоленска.

Выбор был сделан не случайно: Александр, сын Ивана Павловича Кутайсова (турецкого мальчика по имени Кутай, захваченного русскими солдатами при штурме Бендер, ставшего камердинером и брадобреем императора Павла, а потом — графом, кавалером ордена Святого Андрея Первозванного), был всеобщим любимцем и к тому же обладал редким красноречием.

Михаил Богданович искренне любил Кутайсова, а любви его удостаивались весьма немногие. Он сразу же понял, почему именно Кутайсова прислали к нему, спокойно выслушал молодого человека, а потом столь же спокойно ответил:

«Пусть всякий делает свое дело, а я сделаю свое» [123. С. 39].

После этого члены «генеральской оппозиции» явились к нему целой делегацией. Здесь были герцог Вюртембергский, Беннигсен, Тучков 1-й, Ермолов и еще несколько человек. Перед тем как пойти к Барклаю-де-Толли, они сообщили о своем намерении брату императора Константину Павловичу, чтобы заручиться его поддержкой, и он сам пошел вместе с ними.

При встрече цесаревич, охотно возглавивший генеральский демарш, стал говорить от имени всех пришедших, что армия желает сражаться, а император Александр желает того же, что и армия.

На это Барклай-де-Толли сухо ответил, что не нуждается в непрошеных советах младших по званию, полагая их грубым нарушением правил службы.

Затем Михаил Богданович сказал:

«Ссылка на волю государя имеет, конечно, наиважнейшее значение. И потому, для лучшего выяснения монаршей воли, я прошу ваше высочество безотлагательно отправиться к государю и лично передать ему депеши, которые тотчас будут приготовлены и в которых обо всем произошедшем государь будет в точности уведомлен» [8. С. 360].

В ответ Константин Павлович заявил, что он не какой-то там фельдъегерь, но Барклай-де-Толли стал настаивать на его немедленном отъезде из армии с донесениями государю императору.

«Если бы я не был наследником престола, я вызвал бы тебя на дуэль, негодяй! — закричал Константин Павлович, не обращая внимания на стоящих рядом генералов» [8. С. 361].

«Если бы я не был главнокомандующим, я принял бы ваш вызов, но сие запрещено положением моим, — сухо и холодно ответил Барклай-де-Толли. — И именно потому, что вы волею вашего августейшего брата состоите у меня по команде, извольте, генерал, делать то, что вам приказано» [8. С. 361].

Как видим, Михаил Богданович намеренно не назвал цесаревича «его высочеством», а именовал просто генералом. Таким образом, он весьма четко напомнил Константину Павловичу о его месте в армии. Лицо императорского брата мгновенно побелело, а потом покрылось пятнами. Рванув ворот мундира, он выбежал за дверь, а Барклай-де-Толли тут же написал Александру I:

«Великий князь Константин сам предложил отправиться в Петербург для доклада вашему императорскому величеству о настоящем положении дел. Я принял, государь, это предложение с удовольствием по известным вам соображениям» [146. С. 19].

В результате цесаревич получил конверт с предписанием сдать гвардейский корпус генералу Лаврову.

* * *

То, что в это время происходило в Смоленске, М. И. Богданович описывает следующим образом:

«Очевидцы рассказывают, что ввечеру 5 (17) августа на бивуаках старые офицеры, бывшие в Египетской экспедиции, сравнивали Смоленск с Сен-Жан-д’Акром, где Наполеон впервые претерпел неудачу. Ярко блистала звезда Наполеона, но малейшее уменьшение ее блеска обнаруживало перед лицом Света возможность ее падения и разрушало очарование, которому завоеватель столь много был обязан своими успехами» [19. С. 270].

Рано утром 6 (18) августа войска маршала Даву вступили в Смоленск, пылающий, словно ад.

«Наполеон въехал в Смоленск через Никольские ворота; но в стенах города он нашел только груды камней и пепла и никого из жителей, кроме горсти больных, раненых и увечных, которые спасались в храмах Божьих» [102. С. 281–282].

Пожар нанес городу страшный урон: в нем сгорело «45 домов каменных и 1568 деревянных, 69 лавок каменных и 248 деревянных; из 2250 обывательских домов, лавок и заводов уцелели только 350» [102. С. 282].

Потери французов под Смоленском разными источниками оцениваются в 7000—12 000 человек, а русских — в 12 000— 13 000 человек. С французской стороны были ранены дивизионный генерал Зайончек, бригадные генералы Грандо и Дальтон, а генерал Грабовский — убит. С русской стороны были убиты генерал-майоры А. А. Скалон и А. И. Балла.

Наполеон, рассчитывавший окончательно и бесповоротно разбить русских, ходил «мрачный и унылый» [110. С. 55]. Еще бы! «Русские не были разбиты и не бежали» [110. С. 55]. Более того, русские армии опять сумели избежать решительного сражения, при этом они успешно соединились, а также не дали себя окружить и отрезать от Москвы.

Утром 6 (18) августа, в то самое время, когда 1-я Западная армия, оставив Смоленск, расположилась к северу от Санкт-Петербургского предместья, 2-я Западная армия шла по Московской дороге в направлении Соловьевой переправы.

По мнению историка войны 1812 года Н. А. Полевого, «отступление было решено Барклаем-де-Толли еще накануне вечером: он видел невозможность победы, не хотел из Смоленска сделать нового Ульма[36]и решил отступить. Мысль, что отступление должно кончиться в Москве, не приходила ему в голову; он полагал, что по дороге от Смоленска найдется выгодная позиция, где можно остановиться и дать битву; надлежало только обеспечить отступление» [110. С. 51–52].

Примерно о том же самом свидетельствует и участник войны князь Н. Б. Голицын:

«Не входило в план главнокомандующего Барклая-де-Толли дать генерального сражения, но ему необходимо было удержать на несколько времени Смоленск за собою, для того чтобы армия могла совершить свое дальнейшее отступление» [44. С. 10].