Неприятельские корпуса редко принимают такой удар: большинство их форсированным маршем стремится достигнуть расположенного позади сборного пункта, и за исключением случаев, когда географические условия особенно благоприятствуют этому, редко удается где-либо нанести противнику подлинно крепкий удар. Правда, неприятельская армия таким неожиданным нападением приводится в менее выгодное по сравнению с предшествовавшим положение, но отнюдь не в состояние армии разбитой, и если наступающая армия ранее не располагала достаточными силами, чтобы дать настоящее сражение, то едва ли она окажется в состоянии дать его и вследствие полученных преимуществ. Что выбор хорошей позиции, знакомство с местностью и устройство укреплений дают обороняющемуся в сражении значительные выгоды, когда-нибудь будет считаться вполне естественным и раз навсегда решенным, но для этого надо ясно и твердо установить понятия и каждое из них поставить на свое место. Но еще теперь и в еще большей мере в 1812 году наступательная форма войны почиталась подлинным волшебным средством, так как наступавшие и продвигавшиеся вперед французы являлись победителями. Тот, кто основательно продумает этот вопрос, должен будет себе сказать, что наступление является на войне слабейшей формой, а оборона — сильнейшей, но что первая преследует положительные и, следовательно, более крупные и решительные цели, вторая же — лишь отрицательные, благодаря чему устанавливается равновесие между ними и одновременное существование обеих форм становится возможным [66. С. 52–53].

После этого отступления, слишком уж углубившегося в теорию, вернемся к противостоянию Барклая-де-Толли и князя Багратиона. Под Смоленском, после соединения с 1-й Западной армией, Петр Иванович «добровольно подчинил себя военному министру и изъявил готовность выполнять его распоряжения» [11. С. 358], но тут же стал открыто обвинять его в неспособности руководить войсками.

Позднее Барклай-де-Толли написал про свои отношения с князем следующее:

«Я должен был льстить его самолюбию и уступать ему в разных случаях против собственного своего удостоверения, дабы произвести с большим успехом важнейшие предприятия» [109. С. 52].

Военный историк Дэвид Чандлер вынужден констатировать:

«Личные разногласия Барклая и Багратиона дошли до такой степени, что это уже мешало согласованию действий их армий» [147. С. 479].

* * *

Тем временем в действиях русских армий образовалась весьма странная пауза. Четыре дня, с 28 по 31 июля, обе они стояли на месте, чего-то ожидая. В результате у Багратиона «лопнуло терпение», и он, «в сущности, почти вышел из повиновения Барклаю» [5. С. 560]. Может быть, именно это и стало причиной «странного» стояния русских на пути к Рудне? Не сам ли Багратион только что жаловался графу Ф. В. Винценгероде, что его войска, «назад и вбок шатавшись, кроме мозолей на ногах и усталости ничего хорошего не приобрели»? Получается, что для него и «мозоли на ногах» от быстрых переходов были плохи, и «топтание на месте» — плохо. Кстати, жара в то время стояла страшная, и все в армии только и мечтали, что об отдыхе. А ведь Барклай-де-Толли действовал не просто так, но получив сведения, что Наполеон стянул войска позади Рудни, и посему он занял крайне выгодную на случай сражения позицию у населенного пункта Волкова — в надежде вызвать противника на атаку.

По свидетельству Карла фон Клаузевица, «окружавшие Барклая опять принялись за работу, чтобы побудить его предпринять новое наступление; и действительно, простояв четыре дня на дороге в Поречье, он снова совершил 13-го и 14-го два перехода по направлению к Рудне, но на этот раз было уже слишком поздно. Первая попытка атаковать французов вынудила их покинуть квартиры, в которых они расположились на отдых, и они снова двинулись вперед, 14-го перешли через Днепр близ Расасны и пошли на Смоленск. Это побудило сперва Багратиона, а за ним и Барклая двинуться к Смоленску, так как 15-го дивизия Неверовского, выдвинутая навстречу французам к Красному, после крайне неудачного боя укрылась в Смоленске» [66. С. 54].

По сути, маневры русских армий на северо-западе от Смоленска (сперва к Рудне, потом к Поречью, потом опять к Рудне) едва не стали причиной их гибели, открыв Наполеону наш левый фланг и практически прямую дорогу на Смоленск с юго-запада.

* * *

Отметим, что Наполеон, переведя свои войска на другой берег Днепра у Расасны, совершил, как пишет Д. П. Бутурлин, «движение самое искусное из всех, сделанных им в течение сего похода» [33. С. 206]. Он перевел через Днепр почти 175 тысяч человек, двинулся через Ляды параллельно реке и вполне мог без боя взять оставленный Смоленск, отрезав двум русским армиям дорогу на Москву. Сделай он это, положение русских стало бы поистине катастрофическим. И фактически это была бы труднопоправимая ошибка, причем не «русских генералов», а конкретно князя Багратиона (вспомним, «идея движения на Рудню принадлежала Багратиону») и того самого военного совета, мнение которого под давлением императора («с нетерпением ожидаю известий о ваших наступательных движениях») вынужден был принять Барклай-де-Толли.

Что же касается «крайне неудачного боя» под Красным, имевшего место 2 (14) августа, то в нем генерал Д. П. Неверовский со своей недавно сформированной дивизией, насчитывавшей всего шесть тысяч человек, выдержал атаки огромных сил французов. Этот бой по праву называют подвигом 27-й дивизии Неверовского под Красным и одним из самых героических эпизодов войны 1812 года.

Военный историк Д. П. Бутурлин по поводу боя под Красным пишет:

«Российская пехота, беспрерывно сражаясь и отбиваясь от неприятеля, с достойной величайшей похвалы твердостью устояла против всех его нападений. Под вечер французы прекратили преследование» [33. С. 208].

В самом деле, 27-я дивизия, потеряв до половины своего состава, задержала на целый день наступление Наполеона на Смоленск и не позволила ему с ходу взять город. Очень важно подчеркнуть, что идея выслать этот «наблюдательный отряд» к Красному принадлежала именно Барклаю-де-Толли.

Независимый в своих суждениях Дэвид Чандлер подчеркивает, что именно Барклай-де-Толли «очень мудро приказал генералу Неверовскому передислоцировать свою дивизию… на южный берег Днепра для охраны подступов к Смоленску и наблюдения за французскими войсками» [147. С. 480]. И если бы не «доблестное сопротивление дивизии Неверовского, французская кавалерия вполне могла бы достичь Смоленска к вечеру 14 августа» [147. С. 480].

* * *

Как пишет Н. А. Троицкий, «руднинские маневры Барклая не нашли понимания ни у современников, ни у историков» [136. С. 107]. Е. В. Тарле, например, писал, что «армия бесполезно “дергалась” то в Рудню, то из Рудни» [131. С. 114]. Тем не менее, оставив за скобками то, кто был истинным инициатором этого «дерганья», отметим, что и тут Барклай-де-Толли оказался на высоте.

Генерал М. И. Богданович совершенно верно объясняет «мнимую нерешительность» Барклая-де-Толли тем, что, «предпринимая против собственной воли движение к Рудне, он искал всякого благовидного случая приостановить его и обратиться к прежнему способу действий, которого необходимость впоследствии оказалась на самом опыте» [19. С. 236].