Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ева осторожно отстранилась от него и села на край кровати, обхватив руками собственные плечи. Марк научил ее чувствовать себя в безопасности, он был рядом с ней, а после покинул, заставив столкнуться с болезненной реальностью.
— Тебе следовало сказать мне, не бросать вот так.
— Я не мог быть с вами.
Ей потребовались усилия, чтобы посмотреть на него, когда он опустился перед ней на колени и взял ее руки в свои.
— Ты обещал, что не оставишь меня одну.
Он задумчиво погладил костяшки ее пальцев, потрескавшиеся от мороза. Она не могла объяснить, что именно в нем изменилось, но мысли, скрывающиеся в его голове, будто доставляли ему физическую боль.
— Я сейчас вернусь, — произнес Марк после недолгой паузы и поднялся, отходя к двери.
— Будь тут, — добавил он, предугадывая, что Ева захочет уйти.
Ночь становилась все темнее и неприветливее, проникая в спальню через открытое окно. Девушка подошла к нему, желая задернуть шторы, но повременила, всматриваясь в глубину леса. Ее встретил шорох качающихся ветвей.
Темный пейзаж не пугал, а завораживал, будто влек за собой сквозь непроглядный лес в самую его глубину, к кругу. Этот опустевший кусочек земли, спрятанный среди деревьев, — живых, настоящих, — освещался луной. Грудь сжалась при виде облика богини, облаченного в белый мрамор.
Ева опустила глаза, игнорируя подступающие к горлу слезы. Она не знала, как скоро сможет забыть весь ужас, нахлынувший на нее потоками ледяного ветра и пламенем костра.
Все закончилось, но на самом деле будто только начиналось.
Дверь позади нее скрипнула, от чего девушка невольно вздрогнула и обернулась. Марк стоял в проеме, сжимая в руках темно-коричневый бархатный мешочек, на который Вестница не сразу обратила внимание, машинально потянувшись к его телу.
Он коснулся ее, притянул ближе и крепко обнял. Его холодные руки скользнули под ткань теплого свитера, чувствуя под пальцами гладкость кожи и пуская дрожь по пояснице. Он оставил влажные дорожки поцелуев на щеках, шее, губах, ощущая на них привкус пурпурной соли.
— Не плачь.
— Я скучала по тебе.
Марк взял ее ладонь в свою и отстранился на шаг, вглядываясь в глаза девушки. Они были полны надежды, светлой и чистой. Она сумела сохранить это в своем сердце, несмотря на все пережитые тяготы.
Но его взгляд… он стал тяжелым, словно неведомый груз лег на плечи мужчины с тех самых пор, как он покинул этот дом в поисках другого круга.
— Я прошу у тебя прощения за это долгое расставание.
Расставание — слово, разрывающее изнутри, связывающее шею грубой лентой, больно впивающейся в нежную кожу и перекрывающей воздух. Ева ничего больше не сказала, отпуская его руки, и хотела отойти еще дальше, но он не позволил, притягивая девушку обратно к себе.
Ладонь Марка повисла в сантиметре от ее лица, украшенного багровым румянцем. Она сияла рассветом, пахла дикими травами, растущими в лесу или на лесных полянах, — украшенная солнцем яркая россыпь низких цветов, чей аромат распространяется по всему помещению, стоит занести их внутрь, притягивая к себе, пробуждая желание вдыхать, втягивать их запах снова и снова, мятежный, необъятный, опьяняющий.
— У меня для тебя кое-что есть.
Он протянул ей приятный на ощупь мешочек, помогая открыть, и вынул оттуда жесткий браслет из брасса10, выполненный в виде ветви сухой лозы.
— Позволишь?
Ева кивнула, и мужчина надел его на ее руку, мягко огладив запястье.
— В тебе есть то, что способно осветить даже самую темную ночь, — прошептал он тихо и ласково, вновь прильнув к ее телу.
Его руки были жарче июльского солнца, касания, ласкающие кожу подобны прикосновениям летнего света. Его губы, скользящие по разгоряченной шее, заставляли ее забывать о том, что по-прежнему необходимо дышать. Его дыхание разжигало внутри нее пожары, вынуждало гореть. Он напоминал ей о том, как она не любила холода.
— С тобой вокруг меня всегда лето.
Марк улыбнулся, чуть крепче сжимая пальцами талию девушки, и оставил невесомый поцелуй на ее лбу, рождая в голове Евы множество воспоминаний. Она прижалась к его груди и сделала глубокий вдох, полный умиротворения и чувства приближающейся весны.
Алиса
Алиса стояла вдали ото всех, погрузившись в собственные мысли. В памяти по-прежнему шумела гроза, вода разливалась по земле, туша горящее пламя костра. Она коснулась кончиками пальцев ворота свитера, провела ладонью по шее и задумчиво посмотрела на небо, освещенное бесстрастным ликом Гекаты, наблюдающим за своими детьми. По телу пробежались мурашки, девушка отвернулась и прикрыла глаза, пытаясь успокоиться, пока не услышала знакомый мужской голос, зовущий ее по имени.
Филипп подошел к ней и обеспокоенно оглядел, несмотря на царящий во дворе дома полумрак.
— Как ты?
Ее грудь украшалась тысячами шрамов от осколков, впивающихся в сердце при мысли о надвигающейся встрече с центром пульсирующей тьмы. Волнение затапливало ее, мешало дышать, легкие были наполнены отравляющим дегтем, который хотелось выпустить из себя, разодрав кожу голыми ногтями.
Алиса не смотрела на Вестника, ее взгляд был направлен в пустоту, к погасшим огням соседних домов, где уже давно никто не жил.
— Там, в лесу, мне показалось, что я тону, и, если сделаю еще один вдох — боль прогрызет меня изнутри, подобно огню, въедающемуся в бревна. Некому было нас тогда спасти.
Ее голос прозвучал приглушенно, и практически потерялся в пространстве, смешиваясь с разговорами неподалеку.
— Не знаю, хотела ли я, чтобы меня спасали.
— По твоим венам течет настоящая трагедия, — Филипп невесело усмехнулся.
— Я будто сплю, и все это происходит не по-настоящему. Я так привыкла к одиночеству, а теперь не могу отпустить вас. Чувствую себя еще более потерянной, чем раньше.
— Ты теперь будешь заботиться не только об этом круге, но я всегда буду у тебя. Не забывай об этом.
Девушка повернулась к нему и, посмотрев в глаза несколько секунд, крепко обняла. Он коснулся ее спины, осторожно поглаживая рукой, а после притянул еще ближе, позволяя Алисе ощутить тепло его тела, что в скором времени вновь охладеет.
— Спасибо тебе. За все.
Он мягко отстранил ее от себя и положил ладони на плечи, посмотрев в сторону леса, в чаще которого скрывался их круг. В его глазах читалось беспокойство.
— Если честно, — его тон стал приглушенным, а взгляд потемнел, — мне