Из-под спутанных волос, падавших ей налицо и грудь, она с удивлением оглядывала комнату. Эйдан сел и потянулся к ней, но она выскользнула из его объятий. Затем она как будто только что увидела его.

— Эйдан?..

Он прижал ее к себе.

— Вам снился какой-то кошмар.

— О Боже, это было ужасно. — Она прижалась щекой к его плечу и отвела волосы от лица.

— Расскажите мне, — шепотом попросил он. Его горло сжималось от боли, когда он думал, хватит ли у него когда-нибудь сил отпустить ее, продолжать жизнь, которая без нее казалась пустой и унылой, как зима, и ее нечем заполнить.

— Он вернулся, — шептала она, прижимаясь к его плечу. — Он гонялся за мной с ножом и проклинал меня. Он говорил… — Она подняла голову, вспоминая. Эйдан взял ее руки.

— Что?

— Он кричал на меня по-французски, но я понимала его. Я не должна была его понять, но поняла, только… это была не я.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я была тогда ребенком. Он требовал, чтобы я сказала ему, как я выжила на пожаре, почему не умерла, как мои родители. Он сказал, что только ведьма могла не сгореть и что ведьмы созданы для того, чтобы… — Дрожь пробежала по ее телу, а пальцы впились в его руки. — Они созданы страдать и умереть.

— Боже мой! — Мысль, что Лорел находится в такой опасности, что ей угрожает такой отвратительный дьявол, вызывала у него невыразимую ярость, но ее сдерживало простое решение. Он убьет его прежде, чем позволит нанести вред Лорел.

Он заглянул в глубину ее глаз:

— А вы не путаете сон с реальностью?

Она с уверенностью покачала головой:

— Нет. Я отлично помню, что он говорил эти ужасные вещи сегодня вечером — эти самые слова по-французски. Сейчас я не знаю почему, но во сне я понимала его. Это кто-то из моего прошлого, и ему ненавистно само мое существование.

От ее уверенности холод сжал душу Эйдана. Он откинулся на спинку кровати, притянул ее к себе и крепко обнял.

— Я смогу защитить вас, но только если вы расскажете мне все, Лорел. Все. Вы можете это сделать?

Можете довериться мне настолько, чтобы наконец сказать мне правду о женщине в желтом платье?

Вопрос казался таким простым, таким ясным, как будто и не нарушал все обещания, которые Лорел дала Виктории. Как будто он не раскрывал все ее слабости и не отдавал ее на милость Эйдану.

Понимал ли он, что, лаская ее груди, он вызывал мурашки на ее теле, или что его пальцы так властно обхватывали ее сосок, срывая все покровы с обмана, что она остается совершенно беззащитной перед ним.

Возможно. Возможно, каждый нюанс этого соблазнения служил орудием убеждения. Несмотря на это, Лорел была обязана сказать ему правду, пока она еще не стала опасной для Виктории и монархии.

— Меня зовут Лорел Садерленд, — сказала она, ожидая его реакции. — Миссис Сандерсон не существует.

Он ничем не выразил своего удивления, но осторожно заметил:

— Значит, вы никогда не были замужем, хотя это я уже понял.

Она покачала головой:

— Я все придумала, чтобы…

— Нет, — перебил он, — мы пока это оставим. Давайте по порядку.

— Но я не знаю начала. — Он осуждающе посмотрел на нее, и она поспешила продолжить: — Я говорю вам правду. Я не помню, что произошло до того, как мне исполнилось шесть лет. Тогда дотла сгорел наш дом и мои родители были убиты. Я знаю только то, что рассказал мой дядя о моей жизни до этого.

— Вас вырастил ваш дядя Эдвард? — Когда она кивнула, он чуть заметно улыбнулся. — А как же те сестры, которые могут или не могут существовать в зависимости от вашего настроения?

— У меня их три, и все моложе меня. Холли, Айви и Уиллоу.

Он поднял брови.

— Я слышал, во сне вы говорили о Холли и Айви. И еще упомянули сад, поэтому я подумал, что вы бежали через кусты.

— В день, когда начался пожар, мы действительно спасались через сад. Няня вывела нас через подземный ход, соединявший винный погреб с каретным сараем.

— Значит, вы помните пожар?

— Очень смутно, и только потому, что это часть кошмара, который преследует меня с тех пор.

— И снова переплетаются сон и реальность, — задумчиво заметил он. — Где вы в то время жили? Наверное, ваш дядя рассказывал вам об этом?

— Да, Пейтон-Мэнор был недалеко отсюда. Двадцать, может, тридцать миль к северу, около городка, который называется Биллингтон.

— Это в Котсуолдсе. Вы никогда не возвращались туда?

— Некуда было возвращаться. — Боль потери сжимала ее сердце — дома, родителей. — Там остались только фундамент и обгоревшие остатки пристроек.

Должно быть, он услышал печаль в ее голосе, крепче обнял и прижался губами к ее волосам.

— Значит, сейчас пришло время.

Несмотря на жар его тела, она ощутила холодок на затылке.

— Время для чего?

— Для возвращения. Возможно, в вашем прошлом спрятан ключ к опасности, грозящей вам сейчас. Я предлагаю отправиться туда завтра утром.

Его идея ужаснула ее. Возвращение в ее дом означало те же кошмары, угрозу смерти.

Ей впервые пришло в голову, что многолетнее молчание дяди Эдварда могло скрывать нечто большее, чем горе от утраты. Возможно, он считал, что в прошлом были вещи, о которых Лорел и ее сестрам было бы лучше не знать.

Что касается прошлой ночи, она больше не могла позволить себе такой роскоши, как неведение.

Если опасность крылась в ее прошлом, то сестры тоже могли пострадать.

Она выпрямилась.

— Вы правы. Я должна что-то делать. Но найдете ли вы время для такой поездки? Я понимаю, что дела особой важности, от которых зависит сама ваша жизнь, удерживают вас в Бате, и…

— Я думаю, что смогу помочь вам, — перебил он.

Отыскивая глазами свою разбросанную одежду, она начала спускать с кровати ноги. Эйдан удержал ее:

— Куда это вы собираетесь?

— На Эбби-Грин. — Увидев его удивление, она объяснила: — Я не могу провести здесь всю ночь. Должно быть, ваши слуги и так взбудоражены появлением женщины, которую их хозяин прячет в своей спальне.

Тихо рассмеявшись, он поцеловал ее.

— Лорел, здесь со мной только один слуга, мой камердинер Фелпс, который мне искренне предан. Могу вас заверить, что никогда еще не встречал такую верную душу.

— О… в таком случае…. — Она расслабилась в его объятиях. Все мучившие ее сомнения и даже предупреждения Виктории растаяли в жарком слиянии их тел, когда медленно, неторопливо они занимались любовью, пока сон не сморил их.