Прогитлеровская политика Великобритании во второй половине 1930-х годов, курс на «appeasement» были не ошибкой и не глупостью. То был курс на сохранение Британской империи как мировой на основе союза с Германской империей как евразийской. Или европейской. Поэтому британцы в 1938 г. (Мюнхен) сделали всё, чтобы спасти Гитлера. «Дайте мне надёжную гарантию, что Англия вступит в войну в случае нападения (Германии. – А.Ф.) на Чехословакию, и я положу конец этому режиму», – говорил Людвиг Бек, за которым стояла немецкая армия, готовая свергнуть Гитлера. Однако план группы Остера – Вицлера – Гальдера, которых пассивно поддерживал главнокомандующий фон Браухич, рухнул 28 сентября, как только пришло сообщение о предстоящей мюнхенской конференции. Позиция британской верхушки понятна – они стремились любой ценой сохранить империю и свои привилегированные позиции в английском обществе, а потому готовы были сдать Европу, точнее, святая святых английской политики в Европе – политическое равновесие, пожертвовав им в пользу империи.

Но всё изменилось 3 сентября 1939 г., когда словно нехотя Англия объявила войну вторгшейся в Польшу Германии. Объявила, по-видимому, не в последнюю очередь под американским давлением. Джозеф Кеннеди (отец президента Кеннеди), посол США в Германии в 1937-1940 гг., рассказывал, что Невилл Чемберлен утверждал: «Англию принудили воевать Америка и мировое еврейство». Аналогичные мысли высказывал лорд Бивербрук, да и не только он.

Я не уверен, что «мировое еврейство» могло бы втолкнуть Англию в войну – здесь нужна была сила помощнее. А вот Америка как раз и представляет собой такую силу (впрочем, отрицать еврейский компонент этой силы было бы ошибочно). Хотела ли мировой войны американская верхушка второй половины 1930-х? Безусловно. Во второй половине 1930-х годов стало совершенно очевидно, что «новый курс» пробуксовывает (результативность ему принесёт именно война). Рузвельт оказался перед выбором: либо продолжение реформ – реальное ограничение власти капитала, углубление социальных конфликтов и, как следствие, значительная вероятность обострения отношений с правящим классом или, что ещё хуже, оттеснение противником типа популиста Хьюи Лонга (губернатор Луизианы, прототипа губернатора Вилли Старка из «Всей королевской рати» Роберта Пена Уоррена), либо выход из сложившейся ситуации благодаря войне в Европе, которая, во-первых, решила экономические проблемы (в 1940 г. государственный долг США составил 50 % ВВП), загрузила бы оборонную промышленность США; во-вторых, позволила бы снять социальное напряжение в обществе; в-третьих, как и после войны 1914-1918 гг. ещё более ослабила бы немцев и англичан и ещё более усилило бы зависимость Европы от США.

Америке нужна была именно англо-германская война, поскольку, во-первых, Германия набирала темп и становилась всё более мощным технико-экономическим конкурентом; во-вторых, Британская империя не пускала американские товары на свои рынки, что больно било по американской экономике (кризисы перепроизводства и т. п.); в-третьих, для американцев не были секретом прогерманские, прогитлеровские симпатии значительной и, что ещё важнее, определяющей части верхушки Британской империи; союз двух империй был серьёзной угрозой для Америки. Все эти проблемы разом, если не махом, решала война в Европе, которую надо было стимулировать, что и произошло 3 сентября 1939 г.

После этого дело оставалось за малым, заставить собственную страну – США, в которых первенствовали (80 %) изоляционистские настроения, вступить в войну. Эту проблему решил Перл-Харбор. Как показали в недавно вышедшей работе «Перл-Харбор» (2006 г.) М. С. Маслов и С. П. Зубков, вопрос о Перл-Харборе не прост. И тем не менее косвенные свидетельства (например, осознавая опасность, Рузвельт отдал приказ Тихоокеанскому флоту: зимой 1940-41 и 1941-42 гг. не возвращаться в Сан-Франциско и «зимовать» на Гавайях), а также исследования Ч. Бирда, Дж. Толанда, Б. Стиннета и других свидетельствуют о том, что президент «имперской республики» Рузвельт не просто знал о готовящейся акции японцев, но провоцировал её. Только так можно было пробить изоляционизм, сломать его. Война с Японией логически вела к войне с Германией. Так оно и вышло. Утром 4 декабря японская авиация, стартовав в две «волны» с шести авианосцев, нанесла сокрушительный удар по американским военным кораблям и самолётам в Перл-Харбор. И даже если Перл-Харбор случился неожиданно, то это тот случай, который помог подготовленному и словно давно ждавшему его президенту.

Война с Японией была необходима США и сама по себе – только так можно было не допустить её гегемонию в Восточной Азии (т. е. в Западной Пацифике). У. Черчилль в своей истории Америки («Великая республика») откровенно пишет о том, что США, как и Великобритания, имели очень большие материальные и торговые интересы на Дальнем Востоке и особенно в Китае, и интересы эти формировались в течение нескольких поколений. И вот теперь этим интересам угрожала Япония. Англо-германский конфликт с втягиванием в него СССР, особенно затяжной, или германо-советский конфликт с участием Великобритании в целом облегчал американцам решение своей тихоокеанской задачи. Как подчеркнул Д. Рейнолдс, Рузвельт заговорил об опасности всемирной войны с мая 1940 г., а 27 мая 1941 г. назвал идущую в Европе войну «Второй мировой», хотя она таковой ещё не стала; американцы квалифицировали войну 1914-18 гг. как мировую уже после своего вступления в неё, а войну 1939-45 гг. – ещё до вступления. И он прав, указывая, что сам термин «мировая война» использовался Рузвельтом в качестве тарана, которым он пробивал психологическую стену американского изоляционизма и подогревал воинственность нации. Рузвельт стал пользоваться термином «мировая война» раньше, чем Гитлер. Мелочь? Не думаю.

Таким образом, путь США к решению своих проблем via мировая гегемония лежал через войну в Европе, в Северной Атлантике и в Пацифике. А для этого в один кровавый узел надо было сплести Германию, Великобританию и СССР. В этом плане само начало второй мировой войны и – самое главное – начало Великой Отечественной стало победой Америки: она выиграла и войну и мир послевоенный, в котором стала гегемоном.

Итак, Гитлер и немецкая верхушка хотели войны, стремились и готовились к ней. Но к какой войне? К мировой? В средне– и, тем более, долгосрочной перспективе – да. В краткосрочной – сомнительно. Говорить, как это делал Гитлер, о мировом господстве, «Тысячелетнем рейхе» и т. п. можно сколько угодно. Однако есть реальность. Разумеется, в перспективе, создав могучую экономику и мощную армию, Германия Гитлера (или его преемников), подталкиваемая политико-экономическими регулярностями («законами») капсистемы, должна была начать большую войну. Однако в реальности 1930-х годов Германия, Гитлер к такой войне готовы не были. Да и к войне менее масштабной тоже. Потому-то «западные демократии» и преподнесли фюреру в Мюнхене, подталкивая его к войне на востоке, Чехословакию – ее военно-экономический потенциал резко усилил рейх. Но не для мировой войны. Что касается риторики Гитлера о новом мировом порядке, то она была пропагандой, причём главным образом для внутреннего потребления, рассчитанной на немцев с их специфической психологией («мобилизация нации»), традициями и в значительной степени выдавала желаемое за действительное.