В принципе, Гитлер как любой серьезный и собиравшийся состояться послеверсальский и послевеймарский политик должен был, прежде всего, стремиться к ликвидации унизительных последствий Версальского мирного договора, и в середине 1930-х годов он в целом эту проблему решил. Тем не менее, во второй половине 1930-х годов Гитлер был способен захватывать в Европе лишь то, что было слабым, то, что плохо лежало, причем только в том случае, если «демократии» подталкивали к этому и закрывали глаза; классика – Мюнхен, т. е. приглашение к агрессии, в конечном счете вышло – приглашение на казнь, точнее – к самоубийству в апреле 1945 г. (разумеется, если Гитлер действительно покончил самоубийством). Гитлер собирался присоединить к райху Польшу и готовиться к дальнейшей экспансии. А готовиться, если учесть состояние немецкой экономики и мощь тех, с кем теперь мог столкнуться Гитлер (слабаки кончились), пришлось бы довольно долго. Однако к Польше Гитлер получил «в нагрузку» мировую войну, – неожиданно для самого себя.

Это стало результатом как действий Гитлера, так и игры Рузвельта, Сталина, отчасти Черчилля – больших мастеров мировой политики, по сравнению с которыми Гитлер в конечном счёте оказался провинциальным политиком; романтиком (хотя и весьма циничным), который начитавшись в детстве Карла Мая, столкнулся с прагматиками; человеком иллюзий и ошибок. Так, Гитлер явно недооценил США и их возможности влиять на Великобританию. Он был слишком уверен в возможности союза с британцами. Действительно, там была мощная группа деятелей, готовая пожертвовать Европой ради империи. Но была и другая группа, для которой разъединённая «континентальная» Европа, политическое равновесие в ней были не менее важны, чем империя, которую они поэтому готовы были попытаться спасти в союзе с США. Впрочем, Америка впоследствии показа англичанам всю близорукость такого подхода за пределами краткосрочной перспективы. Однако это было в 1945 г. А в 1940, захватывая и объединяя Европу, Гитлер материализовал вековой кошмар Великобритании – Европа под властью континентального гегемона. Уже в 1940 г. Черчилль выразил серьёзнейшие опасения по поводу того, что немцы могут создать единое европейское экономическое сообщество. Министр экономики рейха Вальтер Функ прямо заявлял о необходимости создания экономически единой Европы (об этом пишет в своей книге «Сумерки Запада» К. Коукер), в чём его активно поддерживали бельгийцы, голландцы, французы. Гитлер в самом начале войны охарактеризовал её не как просто германо-английский конфликт, а вопрос выражения общеевропейских интересов, т. е. создания Пан-Европы. Гитлер создавал свой общеевропейский, свой Евросоюз.

Помимо прочего, европейская война 1939-1941 гг., а затем и мировая война стали последней попыткой объединить Западную, Центральную (а затем и Восточную) Европу в единое целое военным путём. Этот аспект второй мировой войны, которая стала действительно мировой лишь в 1941 г., как правило упускается из виду. И то, что европейская война сначала превратилась в евразийскую, а затем – в мировую, т. е. обе эти войны стали реакцией на попытку создания Пан-Европы Германией, лишний раз свидетельствует и о «матрёшечной» композиции и сложности последней мировой войны, и о том, что военно-политическое объединение Западной и Центральной Европы Гитлером (а вообще – кем угодно) не соответствовало интересам англосаксов по обе стороны Северной Атлантики, да и СССР тоже. В Европе в очередной раз скрестили оружие несколько различных иерархий мирового уровня.

«Я был последней надеждой Европы», – скажет Гитлер незадолго до смерти. На вопрос, надеждой какой Европы был Гитлер, ответ даёт Дж. Стейнберг: надеждой определённой части финансово-олигархической Европы, точнее, немецких Варбургов (банковское семейство с венецианскими корнями), кругов, которые представляли директор Банка Англии лорд Монтэгю Норманн и Ялмар Шахт. Оба стояли у истока Банка международных расчётов (1930), целью которого, как считает К. Куигли, была мировая финансовая диктатура неофеодального стиля. Им-то и нужны были единая имперская Европа как поле деятельности. Отсюда – интерес к Гитлеру деятелей созданного в 1922 г. Пан-Европейского союза. Стейнберг приводит следующую фразу Шахта, сказанную им в октябре 1932 г. своим «коллегам» по Союзу: «Через три месяца у власти будет Гитлер. Он создаст Пан-Европу… Только Гитлер может создать Пан-Европу».

С учётом всего сказанного выше, можно сказать: гитлеровский рейх, помимо прочего, оказался и равнодействующей нескольких очень разных сил создать единую Европу – империю типа Карла Великого или Карла V Габсбурга, но на антиуниверсалистской (антихристианской), квазиязыческой основе (и это в христианско-просвещенческую эпоху) и таким образом не только сохранить, но и максимально усилить свои позиции в мире.

Время Гитлера, однако, ушло. Попытка создать общеевропейскую «империю» оказалась таковой с негодными средствами, «бежала против времени» (слишком поздно и слишком рано одновременно), поскольку Европа политически слабела и сходила с исторической сцены (в этом плане Гитлер опоздал).

Кстати, это хорошо понимали даже те, кто симпатизировал Гитлеру. П. Дриё Ла Рошель в августе 1944 г. записывает в дневнике: «Гитлер глуп, как Наполеон. Но надо признать, что ему приходится действовать в куда более трудной ситуации: англосаксонский мир сейчас многократно могущественней, русский мир тоже многократно могущественней. Слишком поздно пришёл он в изрядно постаревшую и чудовищно сузившуюся Европу… Поражение Гитлера после поражения Наполеона, Людовика XIV, Карла V, Карла Великого, похоже, доказывает нежизнеспособность Европы. Она будет разграблена и отодвинута на задворки, как коллекция греческих полисов. Аминь». Иными словами, по иронии истории, Гитлер сработал на англосаксов и русских, приблизив и оформив закат Европы не в шпенглеровском смысле, а в смысле игры в гольф – закат в лунку Истории, выступив её Терминатором. И «ледоколом» для СССР и США. Они-то и вышли победителями в мировой войне, которая оказалась совершенно особой – благодаря СССР, «русскому фактору».

Последняя мировая война была особой – она существенно отличалась от всех предыдущих мировых войн как по отдельности, так и – что ещё важнее – вместе взятых. Одна особенность бросается в глаза сразу: массовая жестокость, в основе которой лежит, как заметил Б. де Жувенель, крайнее презрение к человеку. И это понятно. Будучи по-настоящему первой войной масс, а не просто народов, государств или наций (по-настоящему войной наций была война 1914-1918 гг.), последняя мировая война едва ли могла быть иной.

Особенно жестокой – принципиально, направленно жестокой, ориентированной на уничтожение людей как представителей определённого этноса, расы, была война немцев по отношению к русским, вообще славянам, которые подлежали массовому уничтожению (отсюда такие потери среди мирного населения и военнопленных русских, белорусов, поляков и др.). «Вторая германская», в отличие от первой была во многих отношениях расово-этнической войной. Такой не была западная «версия» последней мировой войны – на западном фронте было иначе. Немцы по-разному воевали с англичанами, французами и американцами, с одной стороны, и с русскими, с другой. Это бросалось в глаза. Как заметил известный немецкий философ и политический мыслитель Карл Шмитт, во Второй мировой войне Германия вела две войны: обычную – на Западном фронте и совсем другую, тотальную, – на Восточном. Первая война имела обычные военные цели; целью второй было физическое истребление представителей другой этнической группы, уничтожение противника как Враждебного Иного.