Если бы только она ударила именно по мне, а не убивала Фаладу. Я крепко прижимаю руки к юбкам.

– Я заболела. Меня привез Филадон, а не принц Кестрин. И как только я смогла уйти – я ушла.

Наверное, Валка знает, что принц вызывал меня поговорить, но тогда должна и понимать, что отказаться от такой беседы я не могла.

– Надо было сидеть на своем месте! – рявкает она.

Ничего из сказанного ее не волнует, это ясно. Я глубоко вдыхаю.

– На своем месте? И где же это, Валка? Кто же я такая?

Она сверлит меня взглядом, вся в красных пятнах от бешенства. Глядя на нее, я больше не могу разубеждать себя в том, что она всегда будет ставить свою особу выше других.

– Ты никто. – Она тщательно проговаривает каждый слог.

– Тогда я тебе не нужна.

Я снова разворачиваюсь на каблуке и быстро шагаю сквозь переднюю гостиную. Закрывая за собой дверь, слышу звон улетевшей в стену чернильницы.

Несколько мгновений собираюсь с мыслями, зная, что Валка не станет нападать немедленно. Она все еще понимает мою ценность. Так что будет тянуть время. А когда больше не сможет откладывать написание ответа – вызовет меня к себе в последний раз. До тех пор мне нужно продумать свои действия.

Снаружи по парадному двору гуляет ветер. Я заворачиваюсь в плащ, снова радуясь теплу, и иду к воротам. Навстречу въезжает группа всадников. Я отступаю к каменной стене, глядя на проносящихся гвардейцев, Кестрина с королем и замыкающих отряд стражников.

Кестрин замечает меня сразу же. Лицо его скрыто тенью капюшона, но я все равно успеваю увидеть блеск в брошенном на меня взгляде. Он здоровается коротким кивком. Я глубже закутываюсь в подаренный им плащ и не отрываю глаз от брусчатки под ногами, пока отряд проезжает мимо. Могу лишь надеяться, что Кестрин не смотрел на меня все время и что его отец ничего не заметил. Я снова срываюсь с места и спешу уйти по Западной дороге, будто так могу навсегда от него укрыться.

Спустя несколько вечеров я захожу в свою комнату и вижу маленький белый конверт, ждущий на пороге. Внутри короткое послание на моем языке: приглашение на частный прием, что будет устроен через два дня. Подпись не сразу достигает сознания: верин Мелькиор.

Я потерянно смотрю на яркий конвертик с изящными строчками. Мелькиор, конечно, Верховный маршал страны, но он не выказывал почти никакого интереса ко мне во время путешествия. На самом деле приглашение может быть только от принца.

Я думаю о Кестрине и о его сдержанном приветствии на пути через городские ворота. О том, как он держал мою руку в своей после смерти Фалады. Что-то в ту встречу поменялось, и теперь он не собирается меня отпускать. Сначала плащ, теперь это приглашение. Очевиднее и быть не может.

Я вдыхаю и медленно выпускаю воздух. Что бы ни двигало принцем, видеть его снова не хочется. И все равно Валка опять накинется на меня, как только прознает. Я и так уже едва держусь на тонкой грани меж ее ненавистью и потребностью во мне. Сейчас бы поговорить с Фаладой, хотя он наверняка лишь спросил бы, что я сама считаю нужным делать. Воспоминания о нем пронзают меня. Я скучаю и по мелочам вроде его привычки пихаться носом в плечо, и по важным вещам, по нашей верной дружбе. Его уход оставил в моей жизни пустоту, которой никогда не заполнить.

Я снова смотрю на приглашение в руках, будто в нем кроются ответы. Пробегаю пальцами по темным чернилам, переворачиваю конверт, трогаю сломанную восковую печать. У меня еще два дня на решение. Два дня на то, чтобы придумать, как отказать лорду.

Засыпаю я долго и тяжело. Проснувшись утром, открываю сундуки Валки и разбираю ее украшения. Сегодня ровно две недели со встречи с Красным Соколом, хотя порой и кажется, будто прошла уже вечность. Таркит будет ждать меня. Я просто хочу помочь мальчику выучиться, ведь другой возможности у него нет, говорю я себе, готовясь к новому дню. Это вовсе не значит, что я как-то поддерживаю воров вообще. Или Красного Сокола в частности. Откровенно говоря, теперь я не понимаю, что о нем и думать.

Закончив с утренними делами, я иду Западной дорогой к часовне, минуя открытые лавки. Повернув в уже знакомый переулок, замечаю Таркита. Он, ссутулившись, сидит в дверях, такой же худой и оборванный, как всегда, с крысиными хвостиками темных волос на глазах. Двое его приятелей рассовывают по карманам все свои сокровища, что перебирали до моего появления.

Мальчуган вскакивает на ноги:

– Келари!

– Таркит, – с улыбкой говорю я.

– Ты сегодня без лошади! – выкрикивает старший из друзей Таркита.

– Да. – Отвечать трудно, горло перехватывает от горя.

– Ну ничего. – Таркит легонько пожимает плечами: – А ты и правда видала меня в те разы? Раньше?

Я давлю в себе горечь, гоню ее прочь, чтобы снова обрести голос:

– Да, видела.

– Эх! – Он скорбно опускает глаза.

– Но пришлось как следует поискать, – уточняю я.

Взгляд у него загорается:

– Правда?

Я киваю, глядя на него, и тяжесть в груди понемногу растворяется.

– Тут моя матушка хочет повидать тебя. Пойдешь с ней встретиться?

– Твоя матушка? – Это точно не еще одно тайное имя Красного Сокола.

– Она с трудом ходит, – объясняет Таркит. – Иначе пришла бы сама.

– Почту за честь, – говорю я, опомнившись.

– Тогда пошли, – звонко отвечает он и срывается с места.

Я иду следом, его спутники тоже стараются не отставать.

– Познакомишь с друзьями? – спрашиваю я.

– Я Торто! – сам объявляет один из мальчиков. – Мне десять, и бабуля скоро отдаст меня в плотники.

Он широко, гордо и беззубо улыбается. Через мгновение я понимаю, что щербинка в улыбке с ним на всю жизнь: он уже вышел из того возраста, когда вместо выпавших передних зубов растут новые.

– Это ерунда, – говорит Таркит. – Вот я буду пекарем. Начну учиться на той неделе!

– Кто твой наставник?

Мой вопрос вызывает целый шквал подробностей, включая размеры лавки, число других подмастерьев, ждущую его пару новеньких башмаков и то, что первой его работой будет ношение воды для всей выпечки. Пока он переводит дух и наверняка пытается вспомнить еще какие-то важные подробности, которые, грешным делом, позабыл, я поворачиваюсь к третьему мальчику:

– А тебя как зовут?

Самый младший и чумазый мальчуган из троицы пожимает плечами и глядит на Торто.

– Это мой братик, – объясняет тот. – Звать его Фенн, только он совсем не говорит.

Я понимающе киваю:

– Стеснительный.

– Нет, просто перестал говорить. Не говорит теперь ни с кем, даже с матушкой.