В городе, взятом врагами, на жителей рушатся беды:

Граждан в жилищах их режут, огонь пожирает весь город,

В плен и детей увлекают, и жен, подпоясанных низко.

Тут взволновался он духом, услышав о страшных деяньях,

Бросился вон и в доспехи блестящие стал облачаться…

Так отвратил он погибельный день от сограждан, отдавшись

Голосу сердца. А он никаких еще ценных подарков

Не получил. И без них отразил угрожавшую гибель.

Ты ж не задумай такого в уме своем, пусть не направит

Бог твои мысли на это, мой милый! Ведь было бы хуже

В бурном пожаре спасать корабли. Так прими же подарки,

Выйди! И станут тебя почитать, словно бога, ахейцы.

Если ж в убийственный бой по нужде, без подарков, ты вступишь,

Чести такой уж не будет, хотя б ты врагов и отбросил».

Старому Фениксу так отвечал Ахиллес быстроногий:

«Феникс, мой дедушка старый, питомец богов, не нуждаюсь

В этой я чести. И так почитаем я волею Зевса.

Честь эту возле судов сохраню я, доколе дыханье

Будет в груди у меня и могучие движутся ноги.

Слово другое скажу, и запомни его хорошенько.

Сердце смущать перестань мне, крушась и скорбя предо мною

Во угожденье герою Атриду. Его ты не должен

Столько любить, чтоб не стать ненавистным тому, кем любим ты.

Лучше б со мной огорчал ты того, кто меня огорчает!

Царствуй со мной наравне, и чести прими половину.

Эти ответ отнесут Агамемнону. Ты же останься.

Переночуешь на мягкой постели, а завтра с зарею

Вместе подумаем, плыть ли домой, или здесь оставаться».

Так произнесши, Патроклу безмолвно бровями мигнул он

Фениксу мягкое ложе постлать, чтоб ушли поскорее

Все остальные из ставки его. И поднялся с сиденья

Теламонид богоравный Аякс и сказал Одиссею:

«Богорожденный герой Лаэртид, Одиссей многоумный!

Что же, пойдем! Как я вижу, желаемой цели беседы

Этим путем не достигнуть. Данайцам как можно скорее

Нужно ответ объявить, хоть и мало он радостен будет.

Нас ожидая, данайцы сидят. Ахиллес быстроногий

Дикую в сердце вложил, за предел выходящую ярость.

Духом жестокий, он дружбы товарищей знать не желает, —

Дружбы, какою мы в стане его отличали пред всеми.

Жалости нет в нем! Ведь даже и брат за убитого брата

Вознагражденье берет, и отец за умершего сына!

И средь народа убийца живет, заплатив, сколько нужно.

Пеню же взявший, и мстительный дух свой, и гордое сердце, —

Все укрощает. Тебе же бессмертные сделали боги

Дух несмягчимым и злобным, — и все из-за девушки только!

Но ведь тебе мы их семь предлагаем, и самых красивых!

Много и прочих подарков! Так сделайся ж ты милосердней!

Хоть своего устыдися жилища! Пришли мы под кров твой,

И от всего мы народа пришли! И желаем от сердца

Близость и дружбу к тебе проявить, отличив перед всеми».

Теламониду в ответ сказал Ахиллес быстроногий:

«Богорожденный Аякс Теламоний, властитель народов!

Кажется мне, говорил ты как будто вполне откровенно.

Но раздувается сердце от гнева, как только припомню,

Как пред лицом аргивян обесчестил меня Агамемнон.

Будто какой-нибудь я новосел-чужеземец презренный!

Нет, отправляйтесь назад и ему мой ответ передайте:

Думать начну я о битве кровавой, скажите, не раньше,

Чем крепкодушным Приамом рожденный божественный Гектор

К нашему стану придет и к черным судам мирмидонским,

Смерть аргивянам неся и огнем корабли истребляя.

Здесь же, у ставки моей, пред моим кораблем чернобоким,

Думаю, Гектор от боя удержится, как ни желал бы».

Так говорил он. И каждый, свой кубок двуручный поднявши,

Возлил богам. И пошли вдоль судов во главе с Одиссеем.

Тотчас Патрокл приказал как товарищам, так и рабыням

Фениксу мягкое ложе постлать, как можно скорее.

Жены, ему повинуясь, постлали, как им приказал он, —

Шкуры овечьи, подушку и тонкие ткани льняные.

Там и улегся старик, дожидаясь божественной Эос.

Сам Ахиллес почивал в глубине своей ставки прекрасной.

Подле него возлежала плененная им лесбиянка,

Форбанта, дочь Диомеда, прекрасноланитная дева.

Лег и Патрокл на другой стороне, и при нем возлежала

Легкая станом Ифида; ее Ахиллес ему отдал,

Город взявши царя Ениея, возвышенный Скирос.

Те же, едва очутились у ставки владыки Атрида,

Встречены были сынами ахейцев; они поднялися,

Кубки держа золотые, и жадно расспрашивать стали.

Первым расспрашивать начал владыка мужей Агамемнон:

«Ну, Одиссей, расскажи нам, великая слава ахейцев,

Хочет ли он от судов отразить пожирающий пламень?

Иль отказался и все еще гнев его духом владеет?»

Сыну Атрея в ответ сказал Одиссей многостойкий:

«О многославный Атрид, повелитель мужей Агамемнон!

Нет, не желает вражды погасить он. Сильнее, чем прежде,

Гневаясь, он и тебя, и подарки твои отвергает.

И предлагает, чтоб вместе с ахейцами сам ты подумал,

Как защитить корабли и ахейский народ утесненный.

Сам же грозится, что завтра, лишь только заря засияет,

На море все он суда обоюдовесельные спустит.

Также и всем остальным он советует это же сделать:

Плыть поскорее домой. Вы конца, говорит, не дождетесь

Трои высокой; над нею широкогремящий Кронион

Руку свою распростер, и народы ее осмелели.

Так он сказал. Вот и эти, что были со мной, подтвердят вам, —

Сын Теламона и двое глашатаев, умные оба.

Феникс же Там ночевать по приказу Пелида остался.

Завтра за ним на судах он последует в землю родную,

Если того пожелает. Неволить его он не будет».

Так говорил он. Молчанье глубокое все сохраняли.

Речь его их потрясла. Говорил Одиссей очень сильно.

Долго сидели безмолвно печальные духом ахейцы.

Громкоголосый тогда поднялся Диомед и воскликнул:

«О многославный Атрид, повелитель мужей Агамемнон!

Лучше б уж ты не просил безупречного духом Пелида,

Столько давая даров! Без того уже горд он безмерно,

Нынче же в сердце его ты вселил еще большую гордость.

Ну, да кончим о нем говорить! Пускай себе едет,

Или не едет! Опять он сражаться начнет, если только