– Наверное, в Барселону, – обрадовалась Тони, – на востоке республиканцы, коммунисты, ПОУМ…, – у Тони имелись редакционные удостоверения трех левых газет. Испанского языка она не знала, однако отлично говорила на французском и немецком языках.

– Подхвачу, – уверенно сказала себе Тони, – я способная. Лаура, то ли пять, то ли шесть языков знает, а дядя Джованни еще больше.

Паренек слез со стула, розовые губы улыбнулись:

– Мистер Берри, – смущенно сказал юноша, – вы меня не помните, наверное. Мы с отцом и братом у вас жили, давно. Тони Холланд, – Берри пожал протянутую руку:

– Отчего же не помню, леди Холланд? Очень хорошо вы мне известны, – он улыбался в седоватую бородку.

– Присядем, мистер Берри, – решительно велела Тони, – надо поговорить. Хотите эля? – она, внезапно, покраснела: «Простите, вы здесь хозяин…»

– Хочу, – весело отозвался Берри, забирая у нее стакан. Тони боялась, что хозяин «Золотого Ворона» ей откажет. Он повертел журналистские удостоверения:

– Все в Испанию собираются. А ты откуда знаешь, что майор Кроу туда летит? – он зорко взглянул на девушку.

– Сестра его сказала, Констанца, – удивленно ответила Тони:

– Мы с ней квартиру снимаем, в Кембридже. Мистер Берри, мне надо машину вернуть, в Лондон, и отправить письмо моему отцу, – Тони протянула конверт:

– Только, пожалуйста, – она покраснела, – майор Кроу не должен знать, что я улетела. Здесь военная база…, – Берри цедил свой эль. Он смешливо заметил: «Улетишь. Не ты первая, не ты последняя, дорогая моя. Отец тебя, что ли, послал?»

Вспомнив: «Если врешь, то ври до конца», девушка, решительно, кивнула: «Да».

Берри принес ей пирога с бараниной и устрицами. Устроившись в библиотеке, с кофе, папиросами, и газетами, Тони подождала машины. Сын Берри, тоже Сэмуэль, провез ее на аэродром вечером, в маленьком грузовике. Тони спряталась среди ящиков с овощами, накрывшись холщовыми мешками. Похолодало, шел мелкий дождь. Охранники летного поля только мельком взглянули в кузов. Младший Берри остановил грузовик у транспортного самолета. Люки, ведущие в багажное отделение, были открыты. Летчики брали в Испанию, несколько ящиков сигар и виски. Сын Берри устроил Тони в темном углу, под парашютами, предупредив, что курить здесь нельзя. У Тони была маленькая, стальная фляга, тоже с виски.

Она лежала, подсунув сумку под стриженую голову. Тони думала об отце и брате. Она попросила мистера Берри отправить письмо не сейчас, а через неделю. Для всех Тони уехала в Манчестер.

– Они не будут волноваться, – твердо сказала себе девушка, – все говорят, что к Рождеству фашистов разобьют. Я вернусь домой с материалами для книги. Поеду в Мексику, возьму интервью у Троцкого…, – в Испании она хотела купить оружие и найти Оруэлла.

– И кузена Мишеля, – Тони натянула на себя куртку из провощенного холста, – я сказала, что в следующий раз все случится по любви…, – она заснула, опасаясь, что увидит прошлую ночь. Однако Тони приснилась их баржа, «Чайка», идущая по узкой, тихой реке в Банбери. Она видела зеленые ветви деревьев, слышала блаженный, ласковый детский смех. Маленький, годовалый ребенок, белокурый, толстенький, ковылял по палубе. Тони улыбалась во сне.

На рассвете техники начали прогревать моторы дугласа. Поднявшись в кабину, летчики убрали лесенку и задраили дверь. Майор Кроу сам сел за штурвал, приняв от штурмана метеопрогноз:

– Нас поболтает над Бискайским заливом, но не в первый раз. Посадок не делаем, да и негде. К обеду увидим собор Саграда Фамилия. Вряд ли его в этом году достроят, – в кокпите раздался дружный смех.

Стивен первый раз поднялся в воздух четырнадцатилетним кадетом, с инструктором.

– Я носил вас на орлиных крыльях, и принес вас к Себе…, – майор легким, привычным движением потянул на себя штурвал. Заревели двигатели, дуглас разгонялся, взмывая вверх, пробивая серую пелену туч. Машина ушла в голубое, утреннее небо, на высоту в десять тысяч футов. Вороны вспорхнули с травы аэродрома. Птицы парили в воздухе, будто провожая самолет на юго-запад, в простор открытого моря.

Тусклая, красная лампочка освещала лоток для проявления фотопленки. В крохотной, темной комнатке стояла тишина. В подвале немецкого посольства на Белгрейв-сквер оборудовали лабораторию. Макс фон Рабе смотрел на медленно проступающие черно-белые очертания. Он, еще раз, поздравил себя с тем, что предусмотрительно выяснил имя соседки фрейлейн Кроу. В писчебумажной лавке, по соседству с квартирой, Макс купил хороший блокнот в кожаной обложке. Он сделал вид, что хочет послать одной из девушек подарок:

– Только, к сожалению, я не помню ее фамилии. Высокая блондинка, ее зовут Тони. Мы в библиотеке познакомились.

– Леди Холланд, – одобрительно сказал владелец лавки. Макс едва не выронил кошелек.

– Она однофамилица, – сказал себе гауптштурмфюрер, – просто совпадение.

В Берлине отлично знали, кто такой Джон Холланд, герцог Экзетер, близкий друг члена парламента от консервативной партии, Уинстона Черчилля. Считалось, что политическая карьера Черчилля закончена, он давно не занимал никаких постов в кабинете. Рейхсфюрер СС Гиммлер этому не верил.

– Мы увидим его второй взлет, – заметил Гиммлер, – или третий? Неважно, в общем. Такие люди, как Черчилль, добровольно политику не покидают, – Черчилль выступал против нынешнего премьер-министра Британии, Болдуина, критикуя подписание военно-морского договора с Германией. Соглашение шло вразрез с версальскими договоренностями, но все понимали, что итоги войны скоро окажутся пересмотренными.

Джон Холланд не входил в кабинет министров, но было известно, что он отвечает за внутреннюю безопасность Британии. Из лавки, Макс пошел в публичную библиотеку. Справившись у Дебретта, он понял, что у герцога двое детей, наследник титула, граф Хантингтон, двадцати одного года, и леди Антония, восемнадцати лет.

– Тони, – пробормотал Макс. Вернувшись к дому, где размещалась квартира девушек, он стал терпеливо ждать. Фон Рабе и не предполагал, что ему повезет. Макс рассчитывал, что кто-нибудь появится на улице, однако не надеялся, что увидит саму леди Антонию. Девушка едва стояла на ногах.

В кармане у Макса лежал билет на первый, шестичасовой поезд в Лондон. Он был совершенно уверен, что девушка не только не запомнила его лица, но и вообще ничего не запомнила.

– Она поймет, что случилось, – Макс закурил папиросу и вынул пленку из проявителя, – однако она понятия не имеет, кто я такой и где меня искать. В пансион она не пойдет, ей будет стыдно…, – Макс собирался сам напечатать фотографии. Аппарат у него был отличным. Гауптштурмфюрер, ночью, еще раз убедился в надежности модели. Нести пленку в обыкновенную лабораторию было невозможно. Увидев снимки, любой фотограф немедленно позвал бы полицию.

Закончив, Макс развесил сырые отпечатки. Его лицо в кадр не попало, гауптштурмфюрер всегда отличался предусмотрительностью. Он достал блокнот, с вырезкой из прошлогоднего номера The Lady. Макс полюбовался фотографией. Леди Антонию Холланд, в бальном платье, при жемчугах, сфотографировали с пятью другими дебютантками: