Солнце висело над горной грядой. Надвигалась ночь, но все еще было светло. Он сидел на какой-то возвышенности и глядел вниз: по заснеженной равнине цепочкой шли люди. Ну, он подумал, что это были люди, в тяжелых балахонах из шкур, вооруженные копьями. Их было шестеро. Макар видел сон, наверняка именно его, так как прекрасно помнил про остров и погоню на катере. А шестеро тем временем, дойдя до распадка, уходящего в жиденький лесок, постепенно удалялись. Он направился следом.

Макар припадал к снегу, нюхал след – это было даже забавно и знакомо, особенно после всего, что с ним случилось. Побыть в шкуре охотника, почему нет? Он ощущал запах снега, хвои, тяжелый звериный дух. В ветвях деревьев шумели какие-то птицы, где-то рычали, и это пугало. Страх заставлял дрожать, заставлял бояться смерти и неудачи – но это же сон, чего бояться?

Макар петлял между деревьев, двигаясь вдоль тропы, проложенной людьми. Он понимал, их слишком много, одному против шестерых с копьями не выстоять, убьют. Он понимал это и соглашался сам с собой во сне. Потому выкопал снег у основания огромной ели и забрался под хвою. Было тепло. Правда, не хватало огня. Но это же охота, и зверь рядом – какой огонь, нельзя.

Макар был один, он точно знал, что никто не придет на помощь, но не ощущал тоскливого одиночества. Наоборот, был уверен – его ждут там, дома. Ждут, когда он вернется с победой и принесет добычу! Макар уснул. Да, он, видимо, уснул во сне потому как, проснувшись, раздвинул лапник и увидел темный лес, залитый бледным лунным светом.

Лагерь тех шестерых был впереди, он отчетливо слышал громкий храп, чуял запах костра и еды – мяса. Люди ели жареное на костре мясо. Голод тут же напомнил о себе, сводя нутро тугим клубком. Макар с удивлением ощущал сосущий в брюхе голод и немного злился, ведь когда он проснется, это чувство никуда не исчезнет: на катере нет еды и воды. Но это же все потом, сейчас главное отдохнуть, выспаться и досмотреть необычный сон.

Макар догадывался, что будет дальше. Иначе зачем было ждать когда группа встанет лагерем и заснет?

Часовой зевал на посту, ходил по периметру лагеря, ковырял что-то пяткой копья в снегу и вообще, как бы сказал Васильев, проявлял беспечность. Подкравшись вплотную, Макар в прыжке вцепился в горло охраннику. Это был не человек. В едва пробивавшимся сквозь еловый лапник лунном свете лежала мохнатая обезьяна со сплющенным носом.

Получилось шумно. Лохматый умирал, громко хлюпая хлеставшей на снег кровью и сипя разорванным горлом. Лагерь всполошился, «люди» загомонили, что-то рычали, зажигали факелы. Макара из сна это не смутило, убивать, выманивая по одному, намного легче. Дичь металась меж деревьев, ощетинивалась копьями с костяными и каменными наконечниками, выжигала тьму коптящими факелами. А он убивал. Рвал глотки, ломал ноги и крошил черепа. Макар из сна ликовал и наслаждался вкусом крови на зубах. Макар, смотревший сон, включался в игру.

Лежать в лесу на радость местному зверью осталось четверо. Двое – один из которых вожак – ушли. А Макар шел именно за вожаком, гнал жертв вперед, слышал хриплые перекрики, ощущал их страх, горчивший морозный воздух. Он нагнал их в слепом ущелье.

Отвесные стены, покрытые льдом, уходили вверх под прямым углом, образовавшийся проход изгибался зигзагом. Ущелье становилось уже с каждым шагом, а впереди метрах в ста оно заканчивалось глухой скалой, превращая ущелье в каменный мешок. Макар не торопился, видя, как мечутся эти двое, пытаясь вскарабкаться по обледенелой скале.

Макар из сна был Смертью, и ему это нравилось.

Широкоплечий, могучий, укутанный в шкуры зверолюд, стоял, держа копье, готовый к бою, к последней драке. Во взгляде вожака читалась решимость и сила привыкшего брать на себя заботу об остальных, и Макару был хорошо знаком этот взгляд. Вожак закрывал собой мохнача поменьше. Макар, пользуясь хорошим зрением из сна, без труда разглядел в свете звезд подростка. Отец и сын?

Макар оскалил зубы, все еще соленые от крови: он шел за головой вожака, так почему не принести две головы?

Да, в тени могучего вожака прятался тщедушный испуганный подросток, и в его глазах плескался страх. Это было хорошо, он уже был мертвецом, оставалось лишь нанести последний удар. Макар не спешил, он наслаждался – страх загнанной жертвы подпитывал. Скрежет камней и хруст крошащегося льда, он услышал и вовремя отпрыгнул. Первый камень с грохотом ударился в место, где только что стоял Макар. Но он отвлекся и чуть не пропустил удар копья – оскалив зубы, вожак ринулся в атаку. Макар из сна успел отбить тонкое древко, и каменный наконечник лишь чиркнул по плечу. Но дело было сделано: валун, упавший с отвесной стены, придавил ноги.

Макар был жив, но его пожирала изнутри боль и не только от раздробленных в кровавую труху ног. Его терзала мысль о неудаче: они перехитрили его. Это не он загнал зверей в ловушку, а сам стал добычей.

Мысль о том, что он не вернется и не получит из Ее рук маску Воина-Охотника, прервал наконечник копья. Макар чувствовал, как зазубренный камень хрустит его костью, разламывая глазницу. И в последний момент, когда Макара из сна накрыла темнота, он услышал далекий зов. Слов он не слышал, не мог разобрать. Но звали именно его. Так когда-то Макара ласково и требовательно звала мама со двора обедать.

Вскрикнув, Макар проснулся.

Он лежал на палубе, он замерз, его терзал голод и боль от копья, пробившего наконечником глаз и затылок. Макар все еще слышал этот зов, повернув голову, он даже мог определить каким-то образом сторону, откуда он исходил. Но вокруг, куда ни глянь, плескался океан, а двигатель «Енисея» молчал.

Ему было холодно, но тело горело. Запинаясь и падая удалось доковылять до люка, ведущего в рубку. Руки скрючило и пальцы не слушались, открыть стальную дверцу удалось с третьей попытки. В том, что проблема не плевая, Макар, понял уже с порога: на приборной панели не горели индикаторы. Макар опустился в заиндевевшее кресло и стал растирать руки, чтобы пальцы хоть как-то гнулись.

Сон, такой странный и необычный, отпускал. Но боль в затылке и голод, режущий живот тупой пилой, никуда не делись. А еще – он видел. Перед глазами больше не плескались цветные пятна и черные точки. Он в мельчайших деталях разглядел морозный узор на стекле, как и черную, въевшуюся в каждую пору на руках мазутную грязь. Как такое возможно?

Снова видеть хорошо было почти невыносимо, резкость окружающего мира причиняла боль четкими красками: черно-зелено-красным небом, серо-черной водой, огненно-рыжей сталью рубки в полосах когда-то синей краски. Он больше не слепой, и это здорово! Но что толку от зрения, если он умрет от голода или, что вероятнее, от холода?

Руки казались надутыми варежками и все еще плохо слушались, но хотя бы их больше не крючило судорогой и со стальной плитой двери машинного отделения он справился. Когда люк откинулся в сторону, Макар увидел воду. Студеная морская подернутая ледком вода плескалась выше стеллажа аккумуляторов. Двигатель, массивный, увитый трубками и проводами, покоившийся на стальных опорах, едва виднелся, его затопило, он заглох. А вода все пребывала, и это был конец.