взаимной борьбе меж собой, не только с нами? А ты многослойная штучка, оказывается. Кто же тебе приоткрыл такие вот тайны?

— Бабушка, — брякнула я первое, что и пришло на ум.

— Твоя бабушка — конспиролог?

Я не понимала такого слова. Оно было произнесено на чужом языке.

— Она что же, входила в контакт с пришельцами? Или ей об этом рассказал сын до того, как погиб?

— Папа ни о чём ей не рассказывал. А бабушка сама столкнулась однажды с пришельцем.

— Где же?

— В предгорьях, где она собирала свои травы. И один из них с золотыми волосами катал её по небесной тверди в прозрачной колеснице. Она сказала, будь она молодой, она лишилась бы сна от подобной красоты.

— С золотыми волосами? — он невольно потрогал свою остриженную макушку. — Получается, ваша семья наделена загадочной особенностью входить в контакт с обитателями иных обитаемых систем. Ну, а если никаких пришельцев не существует?

— Кто же тогда ты?

— Я говорю о тех, одного из которых ты обозначила Хагором. Кого ещё ты знаешь?

— В детстве видела одного маленького доброго старичка в зелёной рубашке. У него были странные кристаллы в сумке. Он умел обездвиживать и отнимать память у злых людей, прикасаясь к их лбу таким вот кристаллом. Он лечил людей, знал будущее и предсказал мне встречу с тобою. Его звали Хор-Арх. Я запомнила.

— Впервые слышу такое имя. Но если они обитатели Паралеи и были ими всегда? Древние автохтоны, сохранившиеся в отдалённых и закрытых областях вашего мира?

— Этого я не знаю.

— Ты знаешь намного больше, чем говоришь мне.

— Разве это не норма в общении людей меж собою? Никто и никогда не говорит всего.

— А ты скажи мне о том, о чём никогда не говоришь другим.

— О чём? — я искренне не понимала, чего ему надо знать ещё.

— Ведь ты и о Гелии знаешь то, чего не знаю я.

— Что именно я могу знать о Гелии? Она твоя жена и мать твоей дочери.

— Ты отлично осведомлена о том, что у неё, как и у Паралеи, имеются два спутника. Каково же имя второго? Уж точно это не маленький старичок Хор-Арх. Вот задала же ты мне задачу с этим Хор-Архом…

— У Паралеи три спутника. Есть ещё тот, который виден лишь над океаном.

— Кажется, у того спутника имя Регимон. Точно такое же, как у твоего верного охранителя.

— Кто верный охранитель? Реги-Мон? Да это смешно! Более неверного парня, чем Реги, нет во всём квартале Крутой Берег, — выпалила я, нисколько уже не дорожа доброй репутацией Реги-Мона, как и своим исчезнувшим к нему чувством.

— А ты ценишь верность? Считаешь, что любовь возможна без верности и полного доверия?

— Не считаю, что такое и возможно.

— Правильно считаешь. Значит, никакой любви с твоей стороны мне ждать не приходится, поскольку у тебя нет ко мне никакого доверия.

— Есть, но… — пролепетала я, пугаясь не столько его вопросов, сколько изменившегося тона его голоса, властного и давящего.

— Кто является вторым спутником коварной звёздочки по имени Гелия? — он будто вёл допрос, став пугающе чужим. Ни на весёлого акробата, ни на доброго волшебника он уже не походил.

Мне показалось, что я померкла в его глазах, поскольку он рассматривал меня без всякой уже нежности. Едва ли не патологический скачок в его поведении, вызванный на самом деле резким сбросом с себя всех его игровых масок, ввёл меня в состояние близкое к потрясению. Я увидела перед собою реального чужака без возраста и понятных чувств. Нет, он не стал старым, но мальчишеская живость взгляда пропала. Как и обволакивающе-зримые, смягчающие его чёткое лицо излучения, идущие из его распахнутой мне навстречу души, погасли. Будто душа наглухо захлопнулась. Ни искрящейся лёгкости, ни доброты не было и в помине. Он стал вдруг массивен и суров по виду. И я внезапно поняла, за что не любит его Гелия. Он не мог перед нею ни во что уже играть. От многолетней усталости, вызванной жизнью в нелюбимом и чужом мире, от её неприятия всех его игровых ролей и ненужности ей лично его несомненных талантов. Но и внезапное, почти мистическое озарение, охватившее меня, ничуть не отменяло моей любви к этому чужаку, ставшему настолько необходимым. Не знаю, чувствовал ли он ответное родственное доверие, но он опять приблизился ко мне вплотную.

— Зачем ты так смотришь на меня? — пролепетала я.

— Как?

— Я ощущаю себя обездвиженной и мне трудно дышать…

— А ты собралась бежать? Так и беги. Разве я удерживаю тебя?

— Чего ты от меня хочешь? — спросила я.

— Вопрос неправильный. Ты отлично знаешь, чего я хочу…

— Разве я дала повод к такому отношению?

— А разве нет? Разве ты сама не желаешь присвоить меня точно так же, как того желаю я?

— Присвоить? В каком смысле…

— И опять вопрос неправильный. Ты хочешь казаться более наивной, чем ты есть в действительности. Ты возмущаешься, что в тебе видят куклу для игр, но тебе очень хочется в действительности отведать подобных игр. Ты сохранила лишь телесное целомудрие, но в своём очень развитом воображении ты уже давно вовлечена именно в то, чего якобы боишься. Да и тот мир, куда ты попала с подросткового периода, развил в тебе именно такие вот способности.

— Какие же?

— Умело очаровывать тех, кто и станет для тебя возможностью выйти на другой, более высокий уровень жизни. Остаётся лишь прояснить, каковы твои устремления? Ты жаждешь, пусть и увлекательно-сложной, но игры, всегда дорого оплачиваемой, или настоящего чувства?

— Мне не нужны какие-то пошлые игры! — выпалила я, заводясь от его грубых откровений. — Я хочу настоящего чувства!

— Его ещё надо заслужить. Даже твои роскошные данные могут и не стать причиной серьёзной привязанности.

— Если ты о себе, то мне твоя привязанность и не нужна! — крикнула я и тут же закашлялась не то от возмущения, не то от перенапряжения голосовых связок.

— А я разве тебе её предлагаю? — спросил он, продолжая гипнотизировать меня пристальными расширенными глазами, как кот в темноте, непонятно чего добиваясь. — Привязанность ценна лишь тогда, когда она необходима взаимно.

— Не смотри так, будто собрался мною закусить!

— Чтобы ты не обольщалась, предупреждаю сразу, ты можешь и разочаровать меня при сближении очень быстро. Поэтому я никогда и никому не даю гарантий на длительное будущее. Сближение мужчины и женщины всегда риск, и ты довольна умна для своего возраста, чтобы понять и это.

— А ты уверен, что не станешь для меня таким же разочарованием? Да я уже в тебе разочаровалась! Да я