Они вернулись на Землю. Он понял это мгновенно, как мгновенно человек чувствует очертания своего тела в темноте. Понял по тому, как действовало на него притяжение этой планеты. Сам он уже забыл, чем пахнет здесь воздух, а тело помнило.

Он провел в этом воздухе рукой, чтобы он пробежал между пальцами, и ощутил в груди тоску, которой не было названия. Тоску о потерянном и о найденном. Ему было не привыкать к ностальгии, но теперь ощущения и запахи покинутого мира звучали какой-то незнакомой музыкой и отзывались бесконечной и необъяснимой болью в сердце.

Ио остановилась впереди, в нескольких шагах. Она смотрела на кого-то, стоящего за дверью с той стороны. Это была девушка, и свет их мира лежал на ее лице.

Девушка была невысокой, хрупкой, одетой так же, как он: старые джинсы, тесная футболка. Волосы у нее были взлохмаченными, довольно темными, и она стояла, как-то странно вытянув руки по швам, словно ее только что ударило током. Но все это он увидел мельком. А прежде всего ему бросилось в глаза то, как она смотрит на него.

Так, будто она его знает. Будто хочет броситься к нему. Спрятаться от него. А может, убить. В ее взгляде полыхал такой огонь, что он даже не сразу заметил, какая она красивая, а когда заметил, то следом увидел и понял наконец еще что-то. Самое главное.

Она стала старше. (Сердце у него дрогнуло: они потеряли много времени, больше, чем ему казалось.) Лицо в веснушках, обветренное, и в нем появилось какое-то новое выражение. А смотрела она на него так, как до этого смотрела всего один раз – перед тем как повернуться и уйти, шагнуть за грань другого мира.

Он ощутил на языке вкус ее имени.

Мое прежнее представление о нем какой-то миг еще боролось с реальностью, а потом все исчезло, кроме этого мальчика – мужчины – с покрытой шрамами загорелой кожей и лучистыми глазами. На лице его промелькнуло замешательство, потом испуг, и наконец оно засияло в темноте мягким светом, словно тысячи светлячков.

– Алиса… – сказал он.

Его имя трепетало у меня на губах. Я не знала, что сказать, и боялась, что, если начну говорить, сразу заплачу. Он шагнул ко мне мимо молчаливой незнакомки с бесстрастными глазами и стоял теперь так близко, что я видела темную полоску на его шее – след от ножа. Видела, как он нервно сглотнул.

Вот если бы я умела говорить пальцами, подумала я. Если бы можно было просто прикоснуться к нему, вот тут, где из него едва не вытекла жизнь… и тут, где я его поцарапала, когда он тащил меня из сказки… и тут, куда, как ему приснилось однажды, я поцеловала его в бальном зале в «Ореховом лесу». Вот бы каждое прикосновение обозначало букву. Тогда можно было бы обойтись вообще без слов. И, кажется, он и правда читал мои мысли, потому что снова сглотнул и заговорил:

– Ты получала мои письма?

Я открыла рот, и мой голос сразу меня выдал: в нем звучала и растерянность, и облегчение, и несмелая хрупкая радость.

– Эллери… – сказала я. – Финч… Я получила все твои письма.

Он улыбнулся мне. Глуповатой сияющей улыбкой. Поднял руки, и я сразу поняла, чего он хочет: чтобы мы соприкоснулись ладонями и наши пальцы сплелись. Я так и сделала, и его пальцы оказались такими длинными, что достали мне почти до запястий. Он засмеялся, и я тоже.

Смех! Трудно было вспомнить, когда меня в последний раз заставило смеяться что-то хорошее. Но этот смех задел во мне больную струну. Я ведь была совсем другой, когда он видел меня в последний раз. Потерянной, да. Запутавшейся. Но полной надежд. Я спешила домой, к Элле, и любовь освещала мне путь, как лучик на воде. А он был странником. Тоже в каком-то смысле потерянным, но ищущим. У его ног лежала сказочная страна, и ему незачем было покидать ее.

А кто мы сейчас?

– Привет, – сказал он, поймав момент, когда мой смех оборвался. Поколебался полсекунды, а потом крепко обнял меня. Это было так по-земному, по-человечески, что мне сдавило горло. От него пахло как от человека, который долго был в пути и не всегда мог достать мыла. Вернулся минуту назад, а уже обнимает меня так, словно мы с ним хорошо знаем друг друга, словно мы совсем не чужие.

Его защитная броня всегда была крепче моей – и в то же время слабее.

Женщина у него за спиной откашлялась.

– Так ты нас познакомишь?

Вспомнив о ней, я тут же вспомнила и обо всем остальном. Сбросила с себя руки Финча. Лицо у меня горело, и я порадовалась, что свет за дверью стал совсем тусклым.

– Как ты меня нашел? – спросила я.

– Я не знал, что ты здесь. Мы искали одно место… Я тебе писал – мы искали то, что называется Страной Ночи. Я не знал, что мы окажемся здесь. И что ты будешь здесь.

Он оглянулся на женщину.

– Как же так получилось? Это из-за меня? Я же хотел… – Он повернулся ко мне с улыбкой, такой милой и застенчивой. – Я этого хотел. Это я испортил волшебство?

Вид у него был даже не испуганный. Он до сих пор еще не все понял про волшебство. До сих пор думал, что оно бывает добрым.

У меня засосало под ложечкой.

– Так не бывает. Финч, это не может быть совпадением. Почему мы оба здесь?

Прямо у меня за спиной, совсем близко, послышался все тот же приторно-сладкий смешок.

Радость на лице Финча померкла.

– Что это?

– Тсс. – Я подняла телефон, и луч фонарика прорезал тьму. Я пошарила им по комнате раз, другой. На третий раз луч выхватил из темноты лицо.

Бледное овальное лицо в растянутом капюшоне. Детское. Девочка вытянула одну руку перед собой. Подбородок у нее был опущен, глаза смотрели в землю. И я вся похолодела внутри, поняв свою ошибку.

Это не Трио следили за мной. Им до меня не было никакого дела. Та девочка, что преследовала меня в городе, стояла сейчас передо мной.

– Ты кто? – Я шагнула к ней. – И где София?

Девочка стянула капюшон. Под ним оказалась копна светлых волос.

Она подняла глаза.

И улыбнулась, видя, что до меня наконец дошло, что я наконец поняла, кто это. Таинственная фигура в вагоне метро, в Центральном парке, на улице. Смешок в телефоне, такой ужасно знакомый. Единственное существо на свете, у которого в руках столько льда, что им можно убить человека.

Это была я сама. Только младше, двенадцатилетняя. Дикий зверек с волосами принцессы. На ней были шорты в цветочек, флуоресцентно-желтые туфли-мыльницы и зеленая худи. А глаза были черные-черные, без белков.

– Ты…