Пес повилял хвостом и радостно рванулся к миске. Вера только вздохнула: Ромка-то быстро шел на поправку, чего не скажешь о ней. В больнице определили, что от удара о поребрик Вера сломала два ребра. В остальном все было более-менее в порядке, не считая многочисленных синяков и ссадин. Вера мельком взглянула на себя в зеркало: рассеченная бровь кое-как заживала, опухоль в ушибленном носу спала, только глаза совершенно больные. Волосы тусклые, висят безжизненно. Вера кое-как разгребла их расческой и стянула в хвост аптечной резинкой. От такого простого усилия руки стали ватными и перед глазами заплясали красные мухи.

Вера тяжко вздохнула и уговорила себя выпить чаю. Однако, когда она открыла холодильник, ее решимость куда-то испарилась. Холодильник был забит деликатесами, их привез парень, присланный Виктором Андреевичем, вместе с документами о разводе и о выписке Олега из Вериной квартиры по месту жительства, то есть в захолустный город с незапоминающимся названием. Приходила также Надежда Николаевна, принесла мяса для Ромки и сварила Вере грибной суп. Суп тоже съел Ромка, он выздоравливал и стал ужасно прожорливым. Ходил он с трудом, поджимая больную лапу, так что относительно прогулок не могло быть и речи, да и кто стал бы его водить. Так что по обоюдному соглашению было решено пользоваться старым пластмассовым тазиком, Ромка оказался очень сообразительным, сразу понял, чего от него хотят.

Заходила Розалия Яковлевна, приносила дворовые новости, которые Веру не слишком интересовали. Вера сказала ей, что попала в автомобильную аварию и что они с мужем окончательно развелись. Звонила Валечка из музея, сообщила, что синяк у директрисы Анны-Ванны почти сошел, и в музее считают, что он пошел ей на пользу – директриса стала человечнее и не так придирается к сотрудникам. Еще Валечка сказала, что Матильда Романовна, которую неизвестный злоумышленник огрел по голове портретом писателя Панаева, чувствует себя удовлетворительно, но пока на больничном. Вера и эти новости выслушала с полным равнодушием, музей казался ей далеким и своя работа в нем какой-то нереальной. Она даже стала чуть меньше уважать писателя Панаева, хотя он-то как раз не сделал ей ничего плохого.

Ромка быстро опустошил миску и теперь гонял ее по всей кухне, толкая носом. Вот он наткнулся на Веру и отпихнул ее боком. Разумеется, не в полную силу, а так, ненароком, он и сам был еще не в лучшей форме. Но Вера от несильного толчка пошатнулась и схватилась рукой за стену. Сердце колотилось часто-часто, дыхание перехватило. Ромка понял, что Вере плохо, и виновато ткнулся носом ей в колени. Вера отметила, что нос все еще сухой, но уже не такой горячий – пес явно выздоравливал. Помогли ли уколы, которые исправно делала Вера, или хирург отлично знал свое дело, но теперь можно было с уверенностью сказать, что Ромка вне опасности. Конечно, наглый бультерьер свое сделал – пес всю оставшуюся жизнь будет припадать на левую переднюю лапу, но это ничего, подбадривала его Вера, нам не нужно ставить рекорды по бегу. Повязку с лапы сняли, теперь рана была заклеена пластырем, колтуны из шерсти Вера вычесала с большим трудом. Запах помойки понемногу выветрился, теперь от Ромки пахло псиной и лекарствами.

Вера нарочно отвлекала себя заботами о собаке, чтобы не думать о своей жизни. Нужно было решать, как жить дальше, но никаких мыслей не приходило в голову. Вера предпочитала валяться на бабушкином продавленном диване и бездумно пялиться в экран телевизора, почесывая за ушами прикорнувшего рядом Ромку. Раньше такой образ жизни вызывал у нее презрение, Вера всегда любила активный отдых. Или уж почитать что-нибудь стоящее. Но тратить время на телевизор… это если совсем нечего делать. Такого с Верой не случалось с детства, а уж когда появился муж – времени вообще ни на что не хватало.

Вспомнив о муже, Вера вздрогнула и прижала к себе Ромку. Соседка Розалия Яковлевна, которая была женщиной наблюдательной и желала Вере только добра, пыталась проводить с ней воспитательную беседу. Она говорила, что нужно встряхнуться и взять себя в руки, что Вера не первая, кто нарвался на подлеца, и что из этого вовсе не следует, что нужно, обжегшись на молоке, дуть на воду. Она много чего говорила, только Вера почти не слушала. Она монотонно кивала, как китайский болванчик, и со всем соглашалась. Только не хотелось встряхиваться и оживать, как птица Феникс, Вере вообще ничего не хотелось. Спала она плохо, во сне видела исключительно длинные коридоры, пустые лестницы, темные пещеры и паутину, клочьями свисающую с потолка. Возможно, оттого, что спать приходилось в полусидячем состоянии, иначе очень болели ребра. Так что совершенно неинтересно было засыпать, зная, что увидишь во сне одно и то же.

Чайник вскипел, и Вера налила себе почти одной заварки. Ромка оставил свою миску и положил Вере на колени запачканную морду. Она посидела немного, вздыхая, поглядела в окно. Во двор заруливал черный джип. Он распугал ворон на дорожке и приткнулся возле дома. Рядом с припаркованными потертыми легковушками джип выглядел огромным. Какая-то старуха вывернула из-за угла, джип просигналил ей недовольно. Ромка вдруг поднял голову и поглядел тревожно, потом проковылял к окну. Он попытался встать на подоконник, но левая лапа подводила, так что пес оставил эту мысль, послушал еще немного и успокоился.

Вера выпила чаю и даже заставила себя съесть бутерброд с сыром. Ромка так умильно смотрел на сыр, что пришлось отрезать ему солидный кусок.

– Ты – свет моих очей, – ласково сказала ему Вера, – что бы я без тебя делала.

Раздались два коротких звонка в дверь – это Розалия Яковлевна разработала секретную систему, чтобы Вера не боялась открывать. Вера только посмеивалась – ей-то было все равно, потому что за свою жизнь она не боялась, а красть у нее абсолютно нечего, даже бабушкины серебряные ложки и колечко с зеленым камушком лежат в ломбарде. Однако сейчас Вера что-то замешкалась. На миг, на один только миг ей показалось, что за дверью стоит Олег, и сейчас снова нужно будет слушать его гадости и отвечать самой в том же духе.

Звонки повторились, и Ромка на этот раз не залаял, хотя не слишком привечал Розалию Яковлевну. Вера взяла себя в руки и потащилась открывать.

Она растворила дверь, не спрашивая кто, и не подумала даже запахнуть халат.

На пороге стоял плотный мужчина лет сорока.

– Здравствуйте, – сказал он глухо и без улыбки.

– А вы кто? – ошеломленно спросила Вера.

Отчего-то она сразу поняла, что мужчина не ошибся случайно дверью и не собирается агитировать Веру идти на очередные выборы в муниципальный совет. У агитаторов не бывает глаз цвета горького шоколада, твердого рисунка губ и такого загара. Мужчина был не слишком высок ростом и далеко не худой, но без намека на жир.

«Среднего роста, плечистый и крепкий,

Ходит он в белой футболке и кепке…»

– вспомнила Вера детские стихи, что читала ей бабушка.

У этого мужчины не было ни футболки, ни кепки. На нем были коричневые вельветовые джинсы и более темный свитер. Вера совершенно не к месту вспомнила, как Надежда Николаевна ругала ее за коричневую куртку и приводила даже всем известный анекдот – что некто придет в гости в коричневом, сядет в углу и испортит остальным весь праздник… Видела бы она этого типа в коричневом, усмехнулась про себя Вера, попробовала бы рассказывать свои анекдоты в его присутствии.