— Но почему именно я? Почему именно я оказался Слушающим?

Фин-Кединн погладил бороду.

— Это долгая история.

— Неужели из-за моего отца? Неужели потому, что он был колдуном племени Волка? И врагом того калеки, который дал злому духу обличье медведя?

— Это… лишь часть той долгой истории.

— Но почему они оказались врагами? Отец никогда даже не упоминал об этом человеке.

Фин-Кединн поворошил палкой костер, и Торак увидел, что линии боли — две глубокие морщины, спускающиеся у него от носа к подбородку, — стали еще глубже. Не поднимая головы, Фин-Кединн сказал:

— А твой отец когда-нибудь говорил тебе о Пожирателях Душ?

Торак был озадачен:

— Нет. Я никогда о них не слышал.

— В таком случае, ты единственный в Лесу, кто о них не слышал. — Фин-Кединн помолчал. На лице его плясали красноватые тени. — Пожирателями Душ, — сказал он, — были семь колдунов, самых могущественных в Лесу. Сначала они никому не приносили зла, помогали своим соплеменникам, и каждый обладал своими особыми знаниями и умениями. Один был хитер как змея и всегда старался как можно больше узнать о свойствах различных трав и целебных отваров. Другой был силен как дуб и мечтал познать души деревьев и научиться читать их мысли. Ау одной колдуньи мысли летели быстрее летучих мышей. Она очень любила с помощью своей магии подчинять себе всяких мелких зверюшек. Еще один из них был человеком очень гордым, обладал даром предвидения и восхищался могуществом злых духов, однако вечно стремился научиться управлять ими. Говорят, что был среди них и такой, кто мог даже мертвых вызвать из их мира в мир живых. — Фин-Кединн снова умолк и принялся ворошить угли.

Поскольку молчание затянулось, Торак, поборов смущение, осмелился напомнить:

— Но это только пять. А ты сказал, что их было семеро.

Фин-Кединн, словно не слыша его вопроса, продолжил свой рассказ:

— Много лет назад эти колдуны объединились и стали называть себя Целителями. Они сами себя обманывали, утверждая, что намерены творить только добро — лечить людей от болезней, охранять их от злых духов и тому подобное. — Рот вождя исказила гневная усмешка. — Но это продолжалось недолго. Вскоре они докатились до настоящих злодеяний, ибо ими овладела безумная жажда власти. И они стали совершать страшные обряды, скрывшись в глубоких подземельях.

От напряжения Торак впился ногтями в собственное колено и еле слышно спросил:

— А почему их называют Пожирателями Душ? Они что, действительно пожирали… чужие души?

— Кто их знает? Люди были очень напуганы. А когда люди напуганы, слухи порой становятся правдой. — Глаза вождя затуманились от грустных воспоминаний. — Более всего на свете Пожиратели Душ желали власти. Ради этого они живут и теперь. Желая править Лесом. Желая всех в нем заставить подчиняться только их приказам. Но тринадцать лет назад случилось нечто такое, отчего могущество их сильно пошатнулось.

— Что? — прошептал Торак. — Что случилось?

Фин-Кединн тяжело вздохнул.

— Нехорошо, что я рассказываю тебе все это. Пожалуй, достаточно, если ты будешь знать, что в Лесу случился большой пожар и Пожиратели Душ оказались разделены. А некоторые из них были еще и опасно ранены. Им пришлось скрываться. Мы даже решили, что угроза миновала навсегда. Но мы ошибались. — Фин-Кединн разломил свою палку пополам и бросил в костер. — Тот человек, которого ты называешь калекой — тот, кто помог злому духу вселиться в этого медведя, — был одним из них.

— Одним из Пожирателей Душ?

— Да. Я понял это сразу, как только Хорд рассказал мне о нем. Только Пожиратель Душ смог бы поймать в свою магическую ловушку такого могущественного духа. — Фин-Кединн посмотрел Тораку прямо в глаза. — А твой отец был заклятым врагом этого человека. И заклятым врагом всех Пожирателей Душ.

Торак не мог оторваться от завораживающей глубины этих спокойных голубых глаз.

— Отец никогда ничего мне об этом не рассказывал…

— У него были на это серьезные причины. Твой отец… — Голос вождя прервался. — Твой отец сделал в жизни немало ошибок. Однако он сделал все, что было в его силах, чтобы остановить Пожирателей Душ. Поэтому они за ним охотились и убили его. Поэтому он и тебя воспитывал в стороне от людей. Чтобы никто никогда даже не узнал о твоем существовании.

Торак изумленно смотрел на него:

— Но почему?

Фин-Кединн словно не слышал его. Он снова смотрел в огонь и шептал:

— Нет, это просто невозможно!.. Никто никогда и не подозревал, что у него был сын. Даже я.

— Но ведь… Саеунн знала обо мне. Отец сам сказал ей — на берегу Моря пять лет назад, когда племена собрались там на Совет. Разве она…

— Нет, — покачал головой Фин-Кединн. — Она никогда мне об этом не говорила.

— И все равно я не понимаю, — сказал Торак, — почему Пожирателям Душ нельзя было знать обо мне? Что во мне такого особенного?

Фин-Кединн внимательно на него посмотрел.

— Ничего. Они не должны были знать о тебе, потому что… — Он с сомнением покачал головой, словно опасаясь, что и так уже сказал Тораку слишком много. — Потому что в один прекрасный день ты, возможно, сумел бы остановить их.

Торак был потрясен.

— Я? Но как?

— Не знаю. Но знаю одно: если им станет о тебе известно, они придут за тобой.

От ужаса у Торака мгновенно пересохло во рту. А Фин-Кединн прибавил:

— Это Саеунн и хотела пока скрыть от тебя. А мне казалось, что именно это ты непременно и должен узнать. — Он пристально посмотрел Тораку в глаза. — Ведь даже если ты выживешь — если тебе удастся уничтожить медведя, — это будет еще не конец. Пожиратели Душ узнают, кто это сделал. А стало быть, узнают и о твоем существовании. И рано или поздно придут за тобой.

В очаге так громко треснул уголек, что Торак даже подскочил.

— Ты хочешь сказать, — медленно проговорил он, — что даже если завтра я останусь жив, то всю свою жизнь буду вынужден убегать и прятаться?

— Нет, я так не считаю. Можно, конечно, убегать и прятаться, а можно сразиться с противником. Выбор всегда есть.

Тораку стало совсем не по себе. Он посмотрел на запятнанную кровью парку вождя. Хорд прав: в таком сражении должен участвовать мужчина, а не мальчишка. Но почему же отец никогда ничего ему не рассказывал?

— Твой отец знал, что делает, — сказал Фин-Кединн, словно прочитав его мысли. — Ведь и он совершил кое-что плохое. И я никогда ему этого не прощу. Но в том, что касается тебя, он поступал совершенно правильно.

Торак молчал, он не мог вымолвить ни слова.

— А теперь спроси у себя самого вот что, Торак: как по-твоему, почему в пророчестве говорится о Слушающем? Почему не о «Говорящем» или о «Видящем»?