Стояла зима 1665 года. Суровая была в тот год зима. Щадя изможденного арестанта, д'Артаньян делал частые остановки.

Между этими привалами карета с узником бук­вально летела. Гасконец боялся нападений в дороге и предпочитал стремительно преодолевать отрезки пути. Но кинжал был при нем. Он боялся друзей Фуке. Ему не давало покоя это кроткое спокойствие узника. Опасался он... и короля! Он хорошо помнил приказ короля и очень боялся, что Его Величество приказал организовать ложное нападение, во время которого ему придется совершить то, что он нена­видел... Уж очень выразительно Людовик требовал «доставить целым и невредимым». Так что довольно часто д'Артаньян направлял карету обходными до­рогами, меняя заранее обговоренный маршрут. Ко­роче, бедному гасконцу приходилось бояться и дру­зей Фуке, и его врагов.

Великое открытие Фуке

Благополучно доехали до Лиона. Ночевали в гостинице, окруженной караулом мушкетеров. Всех постояльцев выгнали.

Из Лиона путь лежал в горы. Ударил сильней­ший мороз. Карета, сопровождаемая замерзшими, чертыхающимися мушкетерами, ехала по узкой горной дороге, где уклониться от встречного эки­пажа было невозможно. Ледяной ветер проникал сквозь окна кареты, но гасконец потел от напря­жения, по-прежнему ожидая нападения. Он укры­вал Фуке огромной медвежьей шкурой, купленной на деньги маркизы Севинье.

Всю дорогу д'Артаньян нервно развлекал Фуке, рассказывая ему похабные солдатские анекдоты, столь любимые в полку мушкетеров. Впрочем, лю­бовные рассуждения самого д'Артаньяна были не лучше его шуток:

— Мне приходится часто расставаться с возлюб­ленными, сударь, выполняя поручения короля. Краткая разлука — это не страшно... это даже хо­рошо, это пожар, который усиливает страсть. Но долгое расставанье — это вода, которая гасит этот пожар. Уезжая надолго, я всегда представляю, су­дарь, какой рой желающих набросится на одинокую красавицу, покинутую мною. Если же она сохранит верность мне, которого так долго нет, значит, она не нужна тем, кто есть. Это сделает честь ее посто­янству, но заставит меня сомневаться в ее красоте. Поэтому, расставаясь надолго, я говорю себе: «Д'Ар­таньян, выбрось ее из сердца и головы, ибо рога лучше предупредить, нежели получить их в дар».

Здесь мушкетер прервал свою любимую мысль, поняв наконец, как все это должен был слушать Фуке. Но Фуке его не слушал. Он думал о своем, о том, что случилось с ним в камере.

Ибо, вернувшись в камеру из тюремной церкви, Фуке действительно получил некое важное известие...

В последнее время он придумал открывать Библию наугад, чтобы получить Божье наставле­ние на целый день. И тогда, собираясь в дорогу, Фуке открыл Библию.

Открылось послание Иакова. И он прочел:

«Корабли, как они ни велики, маленьким рулем управляются, так и язык маленький отросток, но очень много делает... Язык укротить никто не мо­жет, он полон яда. Им прославляем Бога и прокли­наем человеков, созданных по образу и подобию Божию. Так не должно быть. Если ты разумен, до­кажи это своею кротостью. Мудрость, исходящая свыше, чиста, потому что мирна и послушлива. Плод правды в мире у тех, которые хранят мир».

— Как же я не понял, — говорил он счастливо про себя. — «Блаженны миротворцы»... Блаженна кротость и благодарность Богу... за жизнь...за ды­ханье... Благодарю Тебя, Господи, что напомнил мне.

С этой минуты Фуке обрел то мирное спокой­ствие, так озадачившее мушкетера. С этой минуты он родился вновь.

Но если для Фуке покрытый белой поземкой пейзаж за окном был безразличен, то для д'Артань­яна он был полон скрытой угрозы. Так что, рас­сказывая анекдоты и сам же покатываясь со смеху, гасконец напряженно вглядывался в окно кареты.

В Гренобле д'Артаньян собирался переноче­вать и дать необходимый отдых узнику, своим окоченевшим мушкетерам и усталым лошадям.

Но, подъезжая к городу, уже издали д'Артаньян увидел свой авангард — нескольких всадников в мушкетерских плащах у городских ворот. Ворота были закрыты.

Оказалось, что у офицера и пятерых мушкете­ров, скакавших впереди отряда (авангард обеспечи­вал безостановочное движение кареты с узником), потребовали какие-то особые пропуска. Так распо­рядился городской консул. Пропусков не было, и в город их не пустили. Окоченев от холода, они беспомощно спешились у городских ворот. Но по­явление ста обозленных, продрогших на ледяном ветру мушкетеров заставило караульных тотчас то­ропливо открыть ворота города. Гасконец поскакал к лучшей гостинице города. Он окружил ее мушке­терами, выгнал постояльцев и разместил узника в самой просторной комнате.

Выставив охрану у комнаты и вокруг гости­ницы, железный гасконец поскакал в мэрию. Здесь он арестовал городского консула, отдавшего рас­поряжение требовать пропуска. И сам отвез в го­родскую тюрьму. Это возымело нужное действие.

Когда он вернулся, мушкетеры были заботливо размещены в гостинице и еда и вино для них были приготовлены в обеденной зале. Сам гасконец по­местился в комнате вместе с Фуке и ночью при­вычно бодрствовал.

Фуке заснул тотчас каким-то безмятежным сном.

Секретная тюрьма

16 января вдали показался Пиньероль. Городок был окружен крепостными стенами. Несколько тюремных башен высились над городской стеной. Рядом с башнями выглядывали из-за стены высокая колокольня городского храма и покрытые весе­ленькой красной черепицей крыши домов.

Когда подъехали ближе, стала видна и вторая стена, окружавшая сердце городка, — те самые вы­сокие тюремные башни.

У ворот Пиньероля д'Артаньяна поджидал от­правленный им ранее шевалье Сен-Мар, так не­давно лихо гарцевавший в роте мушкетеров. Те­перь указом короля он был назначен комендантом Пиньероля.

Они обнялись. Гасконец, конечно же, испыты­вал угрызения совести. Хотя даже он не догады­вался, что сделал несчастного Сен-Мара тюремщи­ком до конца его жизни.

Впрочем, все угрызения совести заглушала буй­ная радость, что сам он наконец-то освободился. Сен-Мар, не знавший, что его ожидает, тоже был счастлив! Для небогатого мушкетера без связей та­кое назначение было большим повышением по службе, воистину нежданным подарком судьбы. К тому же он расплатился с большими долгами. Их взяла на себя королевская казна. Конфисковав со­стояние Фуке, король был щедр к его тюремщикам.

Разместив Фуке в камере, оба мушкетера уеди­нились в огромном кабинете начальника тюрь­мы — готической зале со сводами. Здесь, наедине, д'Артаньян прочел Сен-Мару секретные инструк­ции короля. Инструкции были жесткие.

«Его Величество предписывает вам: никто, кроме вас и назначенного вами слуги, не может переступить порог камеры осужденного. Ему за­прещено общаться, устно или письменно, с кем бы то ни было. У него не должно быть ни бумаги, ни перьев, ни чернил. У него не должно быть в ка­мере более одной книги для чтения, которую еже­дневно следует проверять — каждый листочек — до и после чтения. Ему разрешено молиться Богу во время мессы и просить у Господа прощения за свои ужасные грехи. Но даже молитвы он должен возносить не в тюремной часовне, не в присут­ствии людей, но в особой комнате, примыкающей к его камере. Король надеется на вашу осторож­ность и предусмотрительность, на то, что вы будете неукоснительно следовать примеру вашего начальника г-на д'Артаньяна, который умело охра­нял заключенного и передает его вам целым и не­вредимым... Сообщать дальнейшие мои распоря­жения вам будет мой военный министр. Людовик».