показался невыносимо тяжёлым, хотя был чуть не вдвое короче и легче теперешних мечей. Дело было не в его реальном весе. Узор на клинке не потускнел за прошедшие века, а двойные львы на гарде скалились всё так же свирепо.

Но Баотэн, Драгоценное Воспарение, вместе с хозяином сгинул в бездне, откуда нет выхода, среди демонической ци и ядовитых туманов. Конечно, остались рисунки, но возможно ли по рисункам передать силу меча так достоверно?

Сун Юньхао сказал, вновь путая мысль и слово:

— Его же никто не видел. И это было слишком давно, чтобы…

— Разве тебе не нравится?

— Нравится? — Сун Юньхао коротко рассмеялся. — Как можно говорить такое! Ради этого стоило жить.

Баотэн был таким же настоящим, как воздух летнего полудня и замершая на высокой былинке зелёная стрекоза.

Он решил всё же спросить про древних заклинателей, которые первыми применили дао в бою против нечисти ещё во времена, когда шанскую столицу перенесли в Инь, но тут Чжан Вэйдэ толкнул его локтем в бок, и сон рассыпался.

Сун Юньхао быстро сел. Тянь Жэнь, который дремал сидя, подперев рукой лоб, тоже испуганно дёрнулся и открыл глаза.

Чжан Вэйдэ обиженно глянул из глубин плаща.

— Ты зачем меня разбудил?

— Это ты меня разбудил, — буркнул Сун Юньхао.

— Я ничего не делал! Брат Сун, слушай, мне наконец приснился такой замечательный сон. — Чжан Вэйдэ скинул плащ, придвинулся ближе, прижав колени к подбородку. — Мне снилась картина в том духе, как великий мастер Гуань писал. Ну, знаешь, не в сине-зелёном стиле, как при дворе любят, а всё одним тоном.

— Не знаю.

— Ну так я объясняю, — сказал Чжан Вэйдэ терпеливо. — Не думай, брат Сун, что ты меня взбесишь своей любимой привычкой изображать невежду. Ты меня не взбесил даже тем, что разбудил. В общем, это пейзаж «горы-воды», и прекрасный. Не такие горы, как эти, а высокие, по-настоящему до небес. Сосны над обрывом и водопады. Тропа вьётся между отвесных скал, но то и дело пропадает, и где-то высоко-высоко мерещится верхушка горного храма, но, может, это только кажется.

Сун Юньхао поморгал, пытаясь вообразить пейзаж. Чжан Вэйдэ пару дней всё рассказывал, какие интересные картины были в доме у вдовы, а теперь ещё это.

— А стиль, знаешь, как у мастера Гуаня: то сильные удары, то разведённая в воде тушь, — прибавил Чжан Вэйдэ, очевидно пытаясь помочь, но только запутал.

— Уймись, я понял, — сказал Сун Юньхао, махнув на него рукой, поворошил костёр и, окончательно проснувшись, спросил: — Ты видел кого-нибудь во сне?

Чжан Вэйдэ задумался.

— Не помню, — сказал он наконец. — Видел я только свиток с картиной, но я, если честно, и смотрел только на свиток. Может, что-то и чувствовал… Но не беспокойся, это была благая сила. Я и теперь зла не ощущаю.

— Это здешний дух, — проговорил Тянь Жэнь тихо. — В нём нет зла.

— Ты тоже видел?

— Я попытался у него спросить…

— Я тоже.

Они переглянулись, помолчали.

Сун Юньхао запоздало вспомнил про расплавленные остатки зеркала, которые так привык сначала прятать на постоялом дворе, а теперь таскать на поясе, что в последнее время почти о них не задумывался, похлопал по поясу рукой — всё было на месте. Непохоже было, чтобы дух охотился на зеркало.

— Я сперва подумал, мне снится отец, — сказал Сун Юньхао наконец. — Что он, может, сердится — я не так часто поминаю его теперь. Но это был, конечно, не мой отец. О чём ты у него спрашивал?

Он подумал, что о каких-нибудь травах или меридианах, или что там важно для лекаря, но Тянь Жэнь ответил:

— О глубинах. Я видел дворцы под водой.

Он улыбался завороженной несмелой улыбкой.

— Я мало что успел увидеть. Я проспал слишком мало.

— Мне он показал меч, — сказал Сун Юньхао, — которому двенадцать столетий. Сколько лет этому здешнему духу?

— Может, столько же. Это дерево туны.

— То самое дерево, что ты хотел показать? — оживился Чжан Вэйдэ. — Ты говорил сестре Ло…

— Да, то самое. Только я теперь не уверен, что нам стоит идти к нему.

— Ну, старик сам явился в наши сны, — пожал плечами Сун Юньхао. — Мне кажется, он был счастлив поболтать.

Чжан Вэйдэ вздохнул с потаённой завистью:

— А я не знал, что можно было у него о чём-то спрашивать. Даже не увидел никого толком.

— Тебе недостает духовной силы, — сказал Сун Юньхао.

— Может, дереву было неудобно разговаривать со всеми сразу, — проговорил Тянь Жэнь успокаивающе одновременно с ним.

— Не льсти ему, мастер Тянь. У этого дерева, поди, десятки древних корней — он тут по всем горам расползся. С чего бы ему было неудобно? Мы как-то прикончили распоясавшегося духа старой ивы — так вот он умел разваливаться на сотни мелких тварей, шавок и змей, пока всех переловишь… Нет, я не хочу сказать, что этот тоже вредоносный.

Сун Юньхао вскочил на ноги. Вспомнил про девиц и повернул голову к повозке, но оттуда не доносилось больше ни звука. Наверно, они пока спали. Пусть спят подольше — любопытно было бы и у них узнать, что им привиделось, особенно если они тоже задавали вопросы. Лишь бы не о рецептах баоцзы и помаде.

— Откуда он столько знает? — спросил Сун Юньхао задумчиво. — Это же дерево, оно стоит на месте. Пусть даже десять, двадцать веков. Здесь никогда ничего не происходит. Одна деревня сменяет другую. Крестьяне собирают хворост и травы. Что простолюдины могут знать про заклинательские мечи?

— Иногда сюда поднимаются странники, — предположил Чжан Вэйдэ, сосредоточенно обгрызая заусенцы на правой руке — от лисицы, что ли, набрался дурных привычек? Сун Юньхао щёлкнул пальцами, стукнув его по запястью духовной силой. — У тебя есть совесть?

— Нет. Подумаешь, пара странников в год.

Тянь Жэнь, осторожно отставив в сторону плошку с промытыми растениями, тоже поднялся.

— Ты сам же только что говорил, Сун-сюн: он расползся по всем горам. Мы не знаем, как глубоко уходят его корни и как давно он навещает чужие сны.

— Может, он сочиняет на ходу, — Чжан Вэйдэ негромко рассмеялся. — Ой, то есть он не умеет ходить, но вы поняли. Если бы я был тысячелетним деревом, я бы сам придумывал байки про древние мечи. Всё равно они никому не навредят, только развлекут.

Он тут же умолк, когда Сун Юньхао предостерегающе вскинул руку, только шепнул потом:

— Это же птица…

— Нет.

Воздух сгустился, стал липким, как не просыхающая после ливней грязь на просёлочной дороге.

В лесу зашелестели ветви. Что-то ворочалось в кроне — что-то большое, уж никак не птица, — потом