Тед Лейн прибыл к «тамбу» с электрическим фонарем меньше чем через пять минут.

– Мне жаль, что я отрываю вас от отдыха, Тед.

– Ничего страшного, мисс. А теперь осторожнее, здесь ступенька…

Мы спустились по приставной лестнице. Тед настоял, что пойдет первым – на случай, если я оступлюсь.

Не буду вас уверять, будто в поздних весенних сумерках этот ров казался волшебным местом. Вряд ли такое определение применимо к канаве, где две собаки, которых какой-то выдумщик окрестил Ллойдом и Джорджем [9], гоняли крыс, в то время как местные жители ставили пенни на их успех, а «санитарный работник», старый хромой солдат, ковылял по дощатому настилу, чтобы слить содержимое переполненных уборных в отхожие ямы, залить их креозотом и засыпать хлорной известью. И все же со стены, уступами уходившей вверх, красиво свешивались фонари, напоминая об Амальфи, сходство с которым отметил Грей – куда более опытный путешественник, чем я. Когда свет дня померк, даже в лучах прожекторов, которые чертили темнеющее небо в поисках летательных машин над головой или боевых машин на марше, мне померещилось что-то праздничное.

В ящиках и коробках лежали припасы, ожидая сортировки. Некоторые доставили из Германии, некоторые – из Америки: заокеанские друзья всегда приходили на помощь в трудную минуту, пусть и не одобряли наше соглашение с кайзером. Была здесь и библиотека: стопки потрепанных, зачитанных томов. Среди них была классика и другие весьма пристойные книги – не только низкопробные романы вроде сочинений Уильяма ле Кве. Наибольшим успехом, как я заметила, пользовался Форд Мэдокс Форд. Было почтовое отделение, отмеченное белыми и красными флагами; письма разносили несколько раз в день – они считались дешевым, но действенным способом поддерживать в солдатах боевой дух. Мы прошли мимо медпунктов – «эвакуационных станций», как они здесь назывались. Тем вечером мы видели мало раненых: с момента прошлой стычки с марсианами уже прошло несколько дней, и тех, кто нуждался в серьезном уходе, успели переправить в медпункты за линией обороны.

Мы набрели на несколько компаний, которые собрались на дне канавы. Они сидели возле укрытий, латали одежду или писали письма и тихо о чем-то беседовали. Один парень даже играл на губной гармошке, и, честное слово, эти звуки были куда мелодичнее, чем те, что издавал граммофон в моем «тамбу». Прогуливались в основном мужчины: женщины были заняты в медпунктах либо на второстепенных ролях. Они были делопроизводителями, поварихами, шоферами, даже занимались строительством – везде, кроме передовой. Поэтому мужчины в моем присутствии держались скованно. Но Тед Лейн располагал их к себе.

Конечно, все местное общество пронизывала военная иерархия. Один встречный мужчина выразился так:

– Есть рядовые – это мы, бедолаги, – и сержанты, которые вьют из нас веревки, уж простите, сэр, а выше – офицеры, которые верховодят уже ими, а еще выше – штабисты, а над ними над всеми – генералы. И каждый из нас вечно жалуется на вопиющую не-ком-пе-тентность всех, кто стоит выше и ниже него, и я диву даюсь, как тут вообще хоть что-то работает.

– Да тут ничего и не работает, Сид! – выкрикнул кто-то.

И все же здесь были люди, знающие свое дело. Сама Траншея по большей части была построена рекрутами, которые до призыва успели потрудиться кто на полях, а кто на железной дороге. Среди солдат были и каменщики, и плотники, и строители – все они перешли под командование Королевских инженеров. Я узнала пару местных словечек – например, тех, кто поддерживал в рабочем состоянии примитивную канализацию, называли тошерами. У каждого здесь была небольшая лопата на случай, если польют дожди, угрожая затопить все сооружение, и только всеобщими усилиями можно будет спасти Траншею. Даже в эту тихую ночь рабочие суетились, очищая стоки на нижнем ярусе, укрепляя стены и приводя в порядок парапеты, сложенные из мешков с песком.

Что до всеобщего единения перед лицом беды, оно оказалось лишь видимостью. В Траншее служили солдаты из колониальных войск, преимущественно из Индии, и их надо было держать подальше от британцев, чтобы избежать подначек в духе «твоя очередь, сахиб!». Тед деликатно увел меня подальше от не самых пристойных уголков этого огромного закольцованного города – к примеру, от места, прозванного «Плаг-стрит», где располагались полулегальные бордели.

Я постаралась найти образ, который бы наиболее емко описывал Траншею:

– Все это огромное сооружение похоже… похоже… на исполинского Уробороса, который кольцом свернулся вокруг язвы, нанесенной марсианами. А солдаты, что здесь суетятся, – они словно антитела в крови, старающиеся сохранить организм в целости и сохранности.

Тед Лейн скорчил гримасу.

– Это для меня слишком уж поэтично, мисс. Мы просто делаем, что можем, только и всего.

Я задумалась о том, насколько верна наша стратегия. Если марсиане прилетели на Землю, чтобы больше о нас узнать, то мы предоставили им идеальный учебный полигон. Мы сидели здесь, в Траншее, пытались поразить их лучшим своим оружием и таким образом давали им возможность научиться его отражать. Впрочем, что еще нам оставалось? Как выразился Лейн, нельзя же было просто пустить их шастать по Земле.

Возвращаясь в свой «тамбу», я заметила человека, который хлопотал возле грушевых деревьев, что росли под сенью отброшенных за ненадобностью старых досок. Здесь это называли «солдатскими садами». Если приглядеться, можно было заметить, что такие уютные зеленые островки рассыпаны по всей Траншее.

Мне сказали, что на следующее утро меня разбудят звуки горна. Но вместо этого я проснулась оттого, что меня тряс за плечо Бен Грей. Было еще темно.

– Одевайтесь, – сказал он. – Я позабочусь о вашем рюкзаке.

Я поднялась с койки. Юные офицеры уже ушли; на столе стояла недопитая бутылка виски и были рассыпаны карты. За шторками, прикрывающими окна «тамбу», брезжил серый рассвет. Снаружи доносились крики и топот.

– Сколько времени?

Грей собирал мои вещи и как попало запихивал мне в рюкзак.

– Рано. Еще четырех нет.

– Но мы же должны были выйти не раньше семи.

Грей посмотрел мне в глаза.

– Марсиане подумали и решили не следовать нашему плану. Обувайтесь, идите в уборную и ждите меня снаружи. Это приказ.

– Где Эрик Иден?

– Сражается с марсианами. А теперь живее!

Я натянула ботинки и шляпу, закинула на спину рюкзак и вышла наружу, убедившись перед этим, что рисунки Уолтера при мне, – и встала, пораженная открывшейся картиной. Траншея так и бурлила.

Повсюду сияли фонари, и прожекторы на парапетах бросали длинные лучи на разверзшийся внизу улей. Стоял шум и гам – слышались свистки, звуки горна, крики, хотя в колоссальной Траншее даже голоса, кажется, звучали тише. Вдалеке, на крутом восточном склоне, я увидела людей, которые карабкались по лестницам и даже по сетке, укрепляющей стену; похоже, все стремились во что бы то ни стало добраться до укрытий. На подъемных тросах болтались брошенные грузы. На дне Траншеи и на уступах ближайшей ко мне западной стены носились люди – иные без положенной по уставу формы, иные даже босиком. По пути они хватали оружие и бежали на позиции.