соотносились бы с «индивидуалистической» моделью («первая» модель двадцатых годов), которая исходила из особенных этических свойств личностного бытия. Эта модель, которая позволила бы преодолеть кризисное состояние, принята далеко не всеми; далеко не все именно так представляют себе будущее. Многие обращаются к самым различным историческим прототипам и пытаются следовать им и пропагандировать их.

Связи между людьми, которые возникают в ходе этого процесса, могут, по-видимому, стать исходным пунктом для формирования партий, групп или широких движений. Все это приведет к поляризации и к выработке новых структур, способных к консолидации благодаря функционированию новых центров управления, которые постепенно займут место распадающейся старой власти. Именно сейчас, в последнее время, заявляют о себе зачатки новых концептов стабилизации, которые могут прийти на смену переходной модели.

Подобный ход развития, на наш взгляд, оставляет далеко позади себя множественность культурной дифференциации, которая в скрытом виде имела место в семидесятые и восьмидесятые годы. Мы наблюдаем подверженное постоянным изменениям переплетение взаимосвязей, которое предопределяется усилением инициатив «снизу»; ясно притом, что формирующиеся «снизу» силы еще совершенно не зависят от организованных структур, способных приспособиться к обстоятельствам. Доныне задающий тон аппарат Министерства культуры по-прежнему состоит из «бывших» и занят самим собой. Комиссии по культуре при ЦК КПСС или при Президиуме Верховного Совета все еще трудятся совместно с министерством над разработкой общих концепций, которые смогли бы среагировать на новую ситуацию, а прежде всего - найти способ заметно стимулировать широкую активность деятелей культуры. Претворение этих целей в жизнь, однако, терпит неудачу из-за нехватки квалифицированных кадров, способных решить возникающие проблемы, опираясь на свое образование и опыт.

Выдающихся личностей, которые как раз заявляют о себе в политике, экономике или в средствах массовой информации, явно недостает в культурном аппарате; зачастую они не желают предоставлять себя в его распоряжение. Из всего этого следует заключить, что в обстановке вакуума руководящей системы в последние два года сильно идеологизированные движения резко активизировали свою деятельность, создав при некоторых газетах и журналах непримиримые по отношению друг к другу полюса мнений, противостояние которых будет впредь усиливаться. Возможно ли тем самым достичь самоопределения личности, речь о котором шла в дискуссиях начиная с XIX века?

Ответ на этот вопрос может быть скорее всего скептическим. Историческая вина, ложившаяся на плечи страны в различные периоды се развития и сделавшая страну до сих пор не выкупленной заложницей, в наши дни все еще кажется слишком большой. Сдвиги и перемены последних лет встречают на своем пути сопротивление тяжелого наследия прошлого.

Одновременность неодновременного.

Немецкий взгляд на культурные взаимоотношения России и Германии в ХХ веке[64]

Принято считать, что вопреки или, скорее, «благодаря» двум мировым войнам отношения России с Германией были более интенсивными, чем с другими странами. И это близко к истине. Притом официальные - то есть финансируемые государством -культурные контакты играли в таком контексте не самую важную роль. Куда более значимыми оказывались многочисленные личные связи, в пространстве которых особое значение приобретали философские, художественные и публицистические тексты, выставки, фильмы, концерты и другие «площадки» обмена представлениями двух народов друг о друге.

Подобный обмен мог происходить случайно или целенаправленно, при решении тех или иных практических проблем, к примеру, таких, как совместное производство самолётных моторов в 1920-е годы или подготовка специалистов на базе AEG (Всеобщей компании электричества) в Берлине. Важной предпосылкой для двустороннего обмена стали - всегда непростые - встречи немцев и русских во время войн и после них. Помимо тесных торгово-экономических отношений, к подобного рода связям относится подготовка специалистов из ГДР в Советском Союзе и граждан СССР в ГДР.

Результат подобных контактов всегда оказывался неоднозначным для сторон, но на человеческом уровне чаще всего был позитивным. Такое взаимодействие создавало своего рода мозаичную память и в историческом, и в актуальном аспекте. Если в рамках традиционных культурных связей каждый участник получал информацию о другой стране из таких знаковых систем, как литература, СМИ, кинематограф, то прямой контакт способствовал передаче новых, неоднородных, бесконтекстных сведений. Подобно камешкам мозаики, они принадлежали к тому пространству, которое редко можно было обозреть целиком. Если пространство памяти заполнялось только с одной стороны, оно могло создавать мифы, если же формировалось из нескольких источников - то способно было оказывать положительное воздействие на процесс взаимоузнавания. Это относится к фестивалям, выставкам, спектаклям, концертам, а также к обмену школьниками и прочим подобным ситуациям живого общения. Подчас, однако, происходило столкновение смыслов и ощущений - в зависимости от характера и степени официальности контакта. В этом случае память - как отдельного человека, так и социокультурной общности -формировалась нелинейно, самыми различными способами. Но именно в таком формате создаваемая память позволяла с большим вниманием и пониманием относиться к сходствам и различиям народов и их культур.

Однако надо сделать оговорку: далеко не в каждом случае обмен информацией или опытом - в жизни, искусстве или науке -непосредственно влияет на человека и социум. Гораздо важнее оказываются те соприкасающиеся поверхности, которые приводят к появлению альтернативного мышления и независимых поступков. Позитивным в истории германо-российских отношений был фактор уважения к чужой культуре - в противовес негативно воспринимавшемуся насильственному приобщению к государственной идеологии. Преобладание той или иной тенденции задавало в обществах обеих стран ориентиры поведения, склоняя выбор в сторону одобрения или осуждения, доверия или недоверия, восхищения или отвращения. В пространстве культуры все эти аспекты сосуществовали и сосуществуют. Но реализация их на деле или оценки их современниками каждый раз зависят от общественно-политической ситуации, от идеологических взглядов в кругах заинтересованных лиц. Статистика при этом ничего не говорит о характере самих взаимоотношений. Например, какое значение имеет тот факт, что в 1920-е годы в Берлине жило 200-300 тысяч русских эмигрантов и работало значительное количество русских издательств? Об интеграции российской культуры в немецкой среде в тот период речь могла заходить крайне редко...

Во время Первой мировой войны социокультурные факторы взаимовосприятия заработали в виде враждебных реакций по отношению к немцам в России. В 1920-х годах то же случилось в отношении немцев к русским эмигрантам в Берлине. Особую роль играли попытки создания новых общественных моделей в обоих государствах, причём с участием художников, писателей, режиссёров и других деятелей искусства.

В ходе формирования того общественного порядка, который в итоге привёл ко Второй мировой войне, предлагалось сделать искусство общественно-политической инстанцией, задающей этические нормы. В этот же период сосуществовали две параллельные русские литературы, и, что характерно, обе они активно преследовались в Германии различными политическими силами.

Дальнейший этап развития отношений - с конца 1920-х годов