этим негативом, а вдобавок к этому вам придется пробежать еще шестьдесят миль под мокрым от пота дождем в джунглях. Звучит забавно? Да, я был главной темой забега. Ну, я и Карл Мельтцер. Никто не мог поверить, что он стремится преодолеть дистанцию за двадцать четыре часа, и в равной степени было непонятно, что я явился на одну из самых коварных гонок по тропам на планете, недоукомплектованный и неподготовленный, не имея за плечами ни одной гонки по тропам. К тому времени, когда я начал третью петлю, в забеге оставалось всего сорок спортсменов из почти сотни, и я начал бежать с парнем по имени Луис Эскобар. В десятый раз я услышал следующие слова:

"Значит, это твоя первая гонка по тропам?" - спросил он. Я кивнул. "Ты действительно выбрал не то..."

"Я знаю", - сказал я.

"Это просто такая техническая..."

"Точно. Я идиот. Я много раз слышал это сегодня".

"Все в порядке", - сказал он, - "мы все здесь кучка идиотов". Он протянул мне бутылку с водой. У него их было три. "Возьми. Я слышал о твоем CamelBak".

Это была моя вторая гонка, и я начал понимать ритм ультра. Это постоянный танец между соревнованием и товариществом, который напомнил мне о BUD/S. Мы с Луисом оба гнали время и друг друга, но мы хотели, чтобы друг у друга все получилось. Мы были в одиночку, но вместе, и он был прав. Мы были парой идиотов.

Спустилась темнота, оставив нас в кромешной тьме джунглей. Когда мы бежали бок о бок, сияние наших фар сливалось и давало более широкий свет, но стоило нам разделиться, как я увидел лишь желтый шар, прыгающий по тропе впереди меня. Бесчисленные тропинки - высокие бревна, скользкие корни, покрытые лишайником камни - оставались вне поля зрения. Я поскальзывался, спотыкался, падал и ругался. Шумы джунглей были повсюду. Мое внимание привлек не только мир насекомых. На Гавайях, да и на всех островах, охота с луком на диких свиней в горах - одно из главных развлечений, и мастера-охотники часто оставляют своих питбулей на цепи в джунглях, чтобы у них развился нюх на свиней. Я слышал, как огрызался и рычал каждый из этих голодных быков, и я слышал, как визжали некоторые свиньи. Я чувствовал их страх и ярость, их мочу, их навоз, их кислое дыхание.

С каждым лаем или воплем поблизости мое сердце замирало, и я прыгал по такой скользкой местности, что травмы были реальной возможностью. Один неверный шаг мог вывести меня из гонки и лишить шансов на участие в Badwater. Я представлял себе, как Костман, услышав эту новость, кивнет, словно он с самого начала предполагал, что так и случится. Сейчас я знаю его очень хорошо, и он никогда не хотел меня подловить, но тогда мои мысли работали именно так. А в крутых темных горах Оаху мое изнеможение усилило стресс. Я чувствовал, что близок к пределу своих возможностей, а впереди было еще более сорока миль!

На обратной стороне дистанции, после длинного технического спуска в темный, промозглый лес, я увидел еще один фаер, который кружил впереди меня в вырезе на тропе. Бегун двигался извилистыми шагами, и когда я догнал его, то увидел, что это венгерский бегун, с которым я познакомился в Сан-Диего, по имени Акош Конья. Он был одним из лучших бегунов на дистанции Hospitality Point, где преодолел 134 мили за двадцать четыре часа. Мне нравился Акос, и я его безумно уважал. Я останавливался и смотрел, как он движется по сходящимся кругам, снова и снова преодолевая одну и ту же местность. Он что-то искал? Может, у него галлюцинации?

"Акос, - спросил я, - ты в порядке, парень? Тебе нужна помощь?"

"Дэвид, нет! Я... нет, я в порядке", - сказал он. Его глаза были похожи на летающие тарелки. Он был в бреду, а я сам едва держался на ногах и не знал, чем могу ему помочь, кроме как сказать персоналу на следующем пункте помощи, что он бродит в оцепенении. Как я уже говорил, на ультра-трассе есть товарищество и есть конкуренция, и поскольку он не испытывал явной боли и отказался от моей помощи, мне пришлось перейти в режим варвара. Когда до конца дистанции оставалось два полных круга, у меня не было другого выбора, кроме как продолжать движение.

Пошатываясь, я вернулся к стартовой линии и опустился в кресло, ошеломленный. Было темно как в космосе, температура падала, а дождь все еще лил. Я был на пределе своих возможностей и не был уверен, что смогу сделать еще один шаг. Мне казалось, что я выкачал из своего бака не менее 99 процентов топлива. Лампочка бензина горела, двигатель вздрагивал, но я знал, что должен найти еще, если хочу закончить гонку и попасть в Бэдуотер.

Но как заставить себя двигаться, когда боль - это все, что вы чувствуете с каждым шагом? Когда агония - это петля обратной связи, которая пронизывает каждую клетку вашего тела, умоляя вас остановиться? Это непросто, потому что порог страдания у всех разный. Но что универсально, так это желание сдаться. Чувствовать, что вы отдали все, что могли, и что вы оправданы, оставив работу невыполненной.

Уверен, вы уже догадались, что для того, чтобы стать одержимым, мне нужно совсем немного. Некоторые критикуют мой уровень страсти, но я не согласен с преобладающим менталитетом, который доминирует в американском обществе в наши дни; с тем, что нам говорят плыть по течению или предлагают научиться получать больше, прилагая меньше усилий. Короткие пути не означают постоянных результатов. Причина, по которой я принимаю свои навязчивые идеи и требую от себя большего, заключается в том, что я понял: только когда я преодолеваю боль и страдания, преодолеваю свои мнимые ограничения, я способен достичь большего, физически и психически - в гонках на выносливость, но и в жизни в целом.

И я верю, что то же самое верно и для вас.

Человеческое тело похоже на болид. Внешне мы можем выглядеть по-разному, но под капотом у каждого из нас есть огромные резервуары потенциала и регулятор, мешающий нам достичь максимальной скорости. В автомобиле регулятор ограничивает подачу топлива и воздуха, чтобы двигатель не сгорел слишком сильно, что накладывает ограничения на производительность. Это аппаратная проблема; регулятор можно легко снять, и если вы отключите свой, то увидите, как ваш автомобиль взлетит выше 130 миль в час.

В человеческом организме это более