Ее мучительный вопль пронзил ветреную тишину улицы и привлек внимание всех горожан. Наблюдатели, стоявшие в половине квартала от них, прервали свои разговоры и посмотрели на Лилли. Люди выглядывали из дверей и из-за углов, чтобы выяснить, что происходит. Боб махнул своим собутыльникам, после чего Стивенс и Элис тоже отошли в неловком молчании.

На крик вышли и люди из продовольственного центра. Теперь они замерли в разгромленных дверях, наблюдая за печальными событиями.

Взглянув в их сторону, Боб заметил Губернатора, который стоял на засыпанном осколками стекла пороге со скрещенными на груди руками и оценивал ситуацию своими темными коварными глазами. Боб застенчиво подошел к магазину.

– С ней все будет в порядке, – негромко сказал он Губернатору. – Она просто сейчас немного не в себе.

– Разве можно винить ее? – задумчиво произнес Губернатор. – Потерять так свой талон на обед. – Он пожевал щеку, размышляя. – Не трогайте ее пока. Приберемся тут позже. – Он подумал еще, не сводя глаз с трупа, лежавшего у обочины, а затем крикнул через плечо: – Гейб, иди сюда!

Подошел коренастый мужчина в водолазке и с армейской прической.

– Растолкай этого дерьмового мясника, – тихо сказал Губернатор, – отведи его в подвал и швырни в камеру вместе с гвардейцами.

Гейб кивнул, развернулся и проскользнул обратно в продовольственный центр.

– Брюс! – крикнул Губернатор второму телохранителю.

Появился чернокожий мужчина с бритой головой, одетый в кевларовый жилет и державший у бедра «АК-47».

– Да, босс!

– Подними всех и приведи на площадь.

Чернокожий мужчина недоверчиво вскинул голову:

– Всех?

– Ты меня слышал – всех. – Губернатор подмигнул ему. – Будет небольшое городское собрание.

– Мы живем в жестокие времена! Мы все находимся под невероятным давлением! Каждый день своей жизни.

Губернатор выкрикивал слова в мегафон, который Мартинес нашел в заброшенной пожарной части. Его резкий, прокуренный голос разносился над голыми деревьями и горевшими факелами. Солнце закатилось за горизонт, и теперь все население города толкалось в сумерках у беседки в центре площади. Губернатор стоял на ее каменных ступенях и обращался к своим слушателям с властной уверенностью политика, смотря при этом горящим взглядом мотивационного оратора.

– Я понимаю ваши тяготы, – продолжал он, шагая по ступеням и выжимая из этого момента все до последней капли. Его голос эхом отдавался на площади, отражаясь от заколоченных фасадов зданий. – В последние месяцы мы все столкнулись со скорбью… потеряв кого-то из близких.

Он сделал эффектную паузу и заметил, как многие лица склонились, а глаза заблестели в свете факелов. Губернатор чувствовал навалившуюся на всех боль. В душе он улыбался, терпеливо выжидая.

– То, что случилось сегодня у склада, не должно было произойти. Вы живете с мечом… Я понимаю. Но этого не должно было случиться. Так проявилась более серьезная болезнь. И мы излечим ее.

На мгновение он обернулся и посмотрел на восток, где увидел фигуры, склонившиеся у лежавшего на земле тела чернокожего мужчины. Боб стоял на коленях перед девушкой по имени Лилли и гладил ее по спине, в оцепенении глядя на поверженного гиганта под окровавленной простыней.

Губернатор снова повернулся к своим слушателям:

– С сегодняшнего дня мы будем прививать себя. Теперь все здесь будет иначе. Я обещаю вам… все будет иначе. Появятся новые правила.

Он сделал еще несколько шагов и обжег взглядом каждого из собравшихся.

– От монстров по другую сторону стены нас отделяет одна вещь – цивилизация! – Слово «цивилизация» он выкрикнул так громко, что оно взлетело высоко над крышами города. – Порядок! Законы! У древних греков было все это дерьмо. Они знали, что такое жестокость из милосердия. И назвали ее «катарсисом».

На некоторых лицах, взиравших на него, отразились испуг и ожидание.

– Видите этот гоночный трек? – сказал он в мегафон. – Внимательно посмотрите на него!

Повернувшись, он дал сигнал Мартинесу, который стоял в тени у фундамента беседки. Мартинес нажал кнопку на рации и прошептал что-то человеку на другом конце. Эта часть, по настоянию Губернатора, была продумана до секунды.

– С сегодняшнего дня, – продолжил Губернатор, увидев, как многие головы повернулись в сторону огромной темной летающей тарелки на западной окраине города, гигантский овальный гребень которой черным силуэтом вздымался на фоне звезд. – Прямо с этого момента! Это будет наш новый греческий театр!

С помпезностью и пышностью фейерверка гигантские ксеноновые прожекторы над треком неожиданно один за другим ожили с громким металлическим скрежетом и осветили арену яркими лучами серебристого света. Толпа, собравшаяся у беседки, издала всеобщий вздох, кое-кто начал аплодировать.

– Вход свободный! – Губернатор чувствовал, как нарастала энергия, потрескивавшая, подобно статическому электричеству, и продолжал атаковать словом: – Идут прослушивания, друзья. Хотите бороться на ринге? Нужно лишь нарушить правила. И больше ничего. Достаточно лишь преступить закон.

Шагая по ступенькам, он смотрел на слушателей, словно бросая им вызов. Некоторые переглядывались, другие кивали, а третьи выглядели так, словно готовы были пропеть ему аллилуйю.

– Любой, кто нарушит закон, будет драться! Все просто. Не знаете законов – спросите. Прочитайте чертову Конституцию. Загляните в Библию. Поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой. Золотое правило. И все такое. Но послушайте, что я скажу. Если перейдете границы – будете драться.

Раздалось несколько согласных возгласов, и Губернатор использовал эту энергию, раздувая пламя.

– С этого момента, если сцепился с кем-то – нарушил закон – дерись!

Вступило еще несколько голосов, толпа загудела, и гул этот разнесся по небу.

– Украл – дерись!

Теперь зрители шумно выражали свое одобрение, слышался хор неистовых воплей.

– Трахнул чью-то жену – дерись!

Над площадью разносилось все больше и больше голосов, страх и отчаяние нашли свой выход и хлестали через край.

– Убил кого-нибудь – дерись!

Ликование стало превращаться в какофонию злобных выкриков.

– Натворил хоть что-нибудь – особенно если кого-то убил – дерись! На арене. Перед Богом. До смерти.

Толпа взорвалась нестройными аплодисментами, возгласами и свистом. Губернатор подождал, пока волна схлынет и зрители успокоятся.

– Начало сегодня, – сказал он почти шепотом, и мегафон затрещал. – И начало положит один псих – парень, заправляющий в нашем магазине, мясник Сэм. Он решил, что он сам себе судья, присяжные и палач.

Внезапно Губернатор указал на арену и прокричал в мегафон голосом, который бы очень подошел для исступленной церковной службы: