В его воображении краем света виделась отрезанная от всего мира Старолисовская. Но теперь, оказавшись здесь, он жалел, что поторопился с решением. Кого он наказывает? Получается, себя. Что тут вообще делать, помирать от скуки? Понажимав кнопки телефона, он убедился, что сеть, временно ожившая на центральной улице, снова недоступна.

Как ни странно, деревня из воспоминаний мало отличалась от себя же сегодняшней. За четыре года не изменилось практически ничего. Разве что некоторые деревья стали выше, а окна на домах окосели чуть больше. Тут время текло по-другому и вообще умудрялось обходить стороной достижения цивилизации.

Баба Люба в этот раз была дома. Вышла на крыльцо с кастрюлей, упёртой в бок, бросила на утоптанный пятачок кость с остатками мяса и молча наблюдала, как гости выбираются из машины, не скрывая недовольство.

Григорий Николаевич захлопнул дверцу и неестественно широко улыбнулся, правда, сказать ничего не успел. Его опередила баба Люба:

— Опять? Что в этот раз случилось?

— Ничего. Он сам попросился в Старолисовскую. Привет, мам.

Крис тоже вышел. Встал рядом с отцом и близоруко сощурился, осматривая изменившийся двор. К стенке у крыльца прижалась картонная коробка, накрытая цветастой клеёнкой. Из неё выглядывал щенок-подросток с длиннющими лапами и вислыми ушами. На чужаков он не залаял. Вывалив длинный влажный язык, по-собачьи улыбался, а его хвост подрагивал от подавляемой радости.

Крис поздоровался и вошёл во двор, пёс с заливистым лаем бросился вперёд, дружелюбный хвост уже не сдерживал.

— Фу, Урод! Это чужие! — баба Люба топнула ногой. — Ну что за бестолочь. Сторож, называется.

Она оглядела долговязую фигуру Криса, заметив свободно болтающуюся на нём футболку и очки на носу, скривилась.

— Рот тебе, что ли, зашили?

Раньше Крис бы вспыхнул, но сейчас почувствовал слабое шевеление злости и немного страха. А ведь он был уверен, что перерос его окончательно. Баба Люба заметно постарела, растеряла остатки бровей и ресниц, теперь ещё больше напоминала лысеющего деда, только почему-то в плюшевых тапках и халате с жёлтыми розами.

Крис потрепал пса по загривку, заметил, что вместо ошейника у него висит перламутровый синий галстук, туго затянутый обычным узлом.

— Как его зовут?

— Урод. Отец его породистый, но загулял с дворнягой, вот и вышел ублюдок. Длинный, худой, мозгов нет, зрение тоже ни к чёрту и пасть белая.

Крис погладил неугомонного пса по голове и решил, что придумает ему другое имя.

Григорий Николаевич уехал сразу после скудного обеда, в этот раз и обнял, и попрощался, даже неловко потрепал сына по белобрысой шевелюре.

— Ты звони, если что. Тут в центре, у школы, сеть ловит.

— Хорошо. Если что, позвоню.

Перед тем как сесть в машину, Григорий Николаевич уточнил:

— В общем, Вадиму не говорить, а маме можно?

— Маме можно, но главное, чтобы она не проболталась Даринке. Та точно скажет Вадику.

Проводив отца, Крис долго смотрел вслед автомобилю, потерявшемуся в клубах пыли. Асфальт на улице так и не появился.

Баба Люба вышла на улицу, бросила через плечо:

— Я к Поликарповне. В лес к ночи не ходи, соседа на порог не пускай, опять сало стащит.

Крис едва не спросил: а Маугли пускать? Почему-то вспоминать босоногую и лохматую Славку ему было неловко. То, что в детстве виделось вполне нормальным, сейчас вызывало смущение и удивление. Он действительно убирал чужие могилки на местном кладбище? Собирал крапиву для пряжи и купался чуть ли не нагишом?

И почему вдруг Витёк стащит сало? Его мама стала хуже готовить?

Обдумывая фразу бабы Любы, Крис обошёл двор. За четыре года тут многое переменилось. Исчезла загородка вокруг черешни, а дерево лишилось самой длинной и плодоносящей ветки. Там, где раньше обитали кролики, теперь стояли странные клетки на ножках с существами, похожими на крыс, только крупнее раз в десять. Здоровенные, гладкие, с оранжевыми длинными зубами. Крис вообще сначала решил, что у них во рту что-то застряло, может, кукуруза, или что там они едят. Но оказалось, что такая «кукуруза» застряла у всех. Крис брезгливо оглядел сетчатые избушки и отошёл в сторону. Позже он узнал, что эти крысы называются нутриями, и баба Люба решила, что их разводить проще и выгоднее, чем кроликов.

В птичьей загородке деловито бродили необычные пятнистые курицы, а крапива на границе участка выглядела молодой и жгучей. Часть веранды снесли, теперь ничего не затеняло окно его временной спальни, в конце огорода появился забор. Липа, на которую забиралась Славка, перед тем как исчезнуть в лесной чаще, устремилась куда-то к облакам и по высоте составила конкуренцию ближайшему дубу. Двор выглядел и знакомым, и незнакомым одновременно. Угадывались старые деревья, но при этом многое выглядело по-другому. Грядки клубники уменьшились вдвое, зато разрослась малина. Сарай перекосился и теперь угрожающе нависал над рассохшимся деревянным верстаком. А вот цинковый таз, где обычно плавали внутренности кроликов, всё так же стоял рядом с уличным краном. Правда, пока пустой. Время забоя нутрий ещё не пришло.

Крис вернулся к крыльцу, сел на нижнюю ступеньку и похлопал по бедру, призывая щенка. Тот прискакал, размахивая расклешённой лентой галстука, ткнулся лбом в его ладонь.

Крис задумчиво хмыкнул:

— Блин, как же тебя назвать? Урод точно неподходящее имя. Может, Шарик? Бобик? Джек, — на последнем слове засмеялся, вспомнив, что в селе уже есть свой Джек. — Вадим. Нет, Вадик.

Вадим терпеть не мог эту форму своего имени. Когда Крис на него злился, всегда называл только Вадиком. Потрепав собаку по безродной лохматой голове, он уже увереннее произнёс:

— Ну что, Вадик, будем дружить?

Дружить с тем, в честь кого пёс получил своё имя, Крис точно не собирался. Такой подлости от друга он не ожидал. Сердце ёкнуло от обиды, сразу за которой нахлынула злость. Алина тоже предательница, но на неё он сердился меньше.

Назвавшись лучшими друзьями, они почти всё делали вместе, но у Вадима круг общения всегда был шире и разнообразнее. В свои четырнадцать он уже обзавёлся поцелуйным опытом, бегал на свидания к двум девушкам в разных районах города и снабжал сведениями по части загадочной женской натуры и не менее загадочного женского тела. Но с Алиной Крис познакомился сам.

После развода родителей он жил с папой. Сначала в однокомнатной квартирке, похожей на шкаф, с громко гудящим унитазом и узким окном. Потом они переехали в квартиру-студию, по факту, такую же микроскопическую, как и первая, только название у неё было красивее, потому и содрали с них больше. Совсем недавно Григорий Николаевич взял в кредит двухкомнатную квартиру. Теперь у Криса была собственная спальня и даже замок на