Девушку буквально окатило волной облегчения, и она подсела ближе к огню.

– Ты совсем замёрзла, – проговорил Чарльз. – Надеюсь, ты не выходила на улицу в такую ужасную погоду?

– Там не так плохо, как кажется. Но нужно найти новую шаль, а то и правда кажется холоднее, чем есть.

– Новую шаль?

Элеонора рассказала ему, как подарила свою шаль Лее. Когда он улыбнулся, в уголках его глаз собрались морщинки. В ту ночь девушка видела его так близко, что могла разглядеть каждую из них, и при этой мысли голос оборвался. Ей следовало быть осторожной, ведь эта улыбка могла растопить её самообладание.

– Ну что ж, – проговорил Чарльз, когда она закончила, – тебе лучше остаться и погреться у огня. И я буду рад твоей компании.

Пламя в камине потрескивало в тишине – точно так же, как в ту ночь, когда они занимались любовью. Девушка расслышала эти звуки, лишь когда Чарльз откатился от неё, тяжело дыша. А когда он притянул её к себе и, обняв, заснул, Элеонора думала, как всё это происходило у мужчин и женщин в прежние времена, прежде чем крахмал и корсеты заключили всех их в рамки приличий.

Хотелось остаться. Хотелось взять Чарльза за руку и сбежать вместе в туман, туда, где их никто не увидит.

Но потом Элеонора вспомнила страх, отразившийся в его глазах, когда она спросила, что они станут делать, если отец узнает. Девушка сделала свой выбор и собиралась придерживаться его, как бы это ни было больно.

– Не думаю, что это будет мудро, сэр.

Чарльз покраснел:

– Возможно, и правда.

Элеонора присела в реверансе, увидела, как он вздрогнул. В следующий миг она отвернулась от тепла и света.

– Элеонора? Прошу, не называй меня «сэр». Не после всего…

Девушка кивнула и отступила в холод.

На следующий день, когда Элеонора отправилась спать, она обнаружила у двери свёрток. Коричневая бумага шуршала и проминалась под её пальцами, когда она подхватила его. Девушка открыла… и краска хлынула ей на колени – волна насыщенно-алого, с тонкими белыми и жёлтыми узорами. Текучая, мягкая ткань выскальзывала из пальцев, но, когда Элеонора накинула её себе на плечи, ей стало теплее, чем за всё последнее время. Она словно завернулась в лучи заката.

Записки к свёртку не прилагалось.

Чарльз сделал прекрасный выбор. Шаль была лёгкой, тёплой и такой широкой, что в неё можно было закутаться. В такой шали Элеонора не выглядела как служанка, и никто не догадается, если она станет накрываться этой тканью как одеялом. Эта шаль была самой мягкой и красивой вещью из всех, что у неё были. Но Чарльз не оставил записки. Не передал лично в руки, не задержался, чтобы посмотреть, как она разворачивает свёрток.

Ткань была единственным ярким пятном в её комнате. Всё остальное поблекло из-за бесконечного мытья и наползающей сырости. Когда-то шторы здесь были красными, но теперь стали ржаво-коричневыми и липли к грязному стеклу, скользкому от влаги. Сейчас шаль горела ярким заревом, но Элеонора знала, что если оставит её здесь, та тоже поблекнет.

И она сама поблекнет, померкнет… Весь цвет, вся мягкость будут выпиты из неё. Это уже началось. Разве не была она всегда усталой и замёрзшей? Разве не болело всегда тело? Сколько времени прошло с тех пор, как она в последний раз пробиралась в библиотеку и позволяла воображению унести её прочь? Что, если однажды она просто забудет, как это, – и в один прекрасный день просто не сможет сбежать даже в собственный разум? Скоро она станет такой же холодной и бесцветной, как все прочие пустые вещи в особняке Гранборо, и даже не заметит, что потеряла.

Нет, этого Элеонора не допустит. Этого просто нельзя допустить! Она не будет двигаться по жизни, словно заводная игрушка по намеченной траектории.

Девушка поднялась, и шаль упала к её ногам.

Элеонора побежала.

Когда она постучала к нему дверь, Чарльз сразу открыл:

– Элеонора! Что ты…

Она схватила его за лацканы сюртука и поцеловала. На миг он замер, а потом притянул её к себе и обнял за талию.

Когда Чарльз закрыл за ними дверь, холод и темнота перестали иметь значение.

Когда вставало солнце, Элеонора должна была изображать приличную девушку. Если бы миссис Филдинг уловила хоть малейший намёк на то, что между Элеонорой и Чарльзом было что-то, выходящее за рамки приличий, её бы уволили.

Чарльз специально задерживался в комнатах, которые она убирала, делая вид, что предлагает переставить мебель или стремянку, когда кто-то оказывался рядом. Элеонора опускала взгляд, делая вид, что недосягаема для него. Иногда девушка ловила его взгляд и подмечала, как подрагивал его кадык, когда мужчина сглатывал.

Они должны были соблюдать осторожность.

В свой выходной она прогулялась в Челси, чтобы найти сердобольного аптекаря. Весьма успешно притворяясь камеристкой, Элеонора задала несколько деликатных вопросов от имени своей вымышленной госпожи и получила небольшой мешочек с травами. После девушка поговорила с Чарльзом по душам, и теперь он тоже был осторожен.

Он всегда был с ней очень бережен. В его комнате неизменно были напитки и еда, а камин всегда был зажжён. Чарльз заботился о том, чтобы Элеоноре не было холодно, и если девушка хотела принять горячую ванну – он всегда готовил для неё ванну.

В те ночи, когда мистера Пембрука не было дома, Элеонора читала вслух, а Чарльз гладил её кожу, погружаясь в мелодию её голоса. А когда мистер Пембрук был дома, они тайком пробирались в самые дальние комнаты, запирали двери и целовались до умопомрачения. Мысль о том, чтобы не видеться, даже не приходила им в голову. Холод отступал, и во тьме становилось светлее каждый миг, когда Элеонора была с Чарльзом. Разве могла она держаться от него подальше, если он дарил столько тепла и света?

Но в четыре часа утра ей приходилось уходить. Работа девушки заключалась в том, чтобы утром первым делом вычистить и разжечь печь. Она не могла опоздать – её бы хватились.

Чарльз притянул Элеонору к себе, уткнулся лицом в её волосы, и его губы нашли её шею.

– Останься со мной сегодня, – прошептал он. – Считай, что это приказ твоего работодателя.

Девушка игриво оттолкнула его:

– Ты же знаешь, мне нельзя.

– Я знаю, ты этого хочешь. – Его ладонь скользнула по её плечу.

– Да.

– Сошлись на болезнь. Они ничего не заподозрят.

– А если пошлют за доктором?

Чарльз ухмыльнулся:

– Тогда я сам буду тебя выхаживать, пока ты не встанешь на ноги.

Его руки нежно ласкали её всю. Поцеловав Элеонору, он снова было притянул её к себе… когда хлопнула входная дверь. По дому разнеслись неуверенные шаги – кто-то поднимался по парадной лестнице.

Чарльз выругался и покраснел: