– Элеонора, прости…

– Твой отец, – прервала девушка, вылезла из постели и натянула одежду.

Платье её было смято, волосы растрёпаны. Одного взгляда со стороны было бы достаточно, чтобы понять, чем она тут занималась.

Чарльз поспешно натягивал на себя халат и пытался пригладить волосы.

– Давай я выйду первым. Помогу ему дойти до спальни, а ты как раз успеешь ускользнуть.

Он вышел. Вскоре Элеонора услышала, как мужчины разговаривали на дальнем конце коридора. Выжидая, она встряхнула и разгладила свои мятые юбки, а когда стало тихо – открыла дверь и выскользнула. Волосы свободно ниспадали на спину.

Девушка уже почти добралась до лестницы для слуг, когда мистер Пембрук поднялся по лестнице. Он был всё ещё одет во вчерашнюю одежду, влажную, мятую, плохо пахнущую. Чарльз стоял за спиной отца с совершенно белым лицом.

Мистер Пембрук уставился на девушку рассеянным взглядом, и она решила рискнуть.

– Простите, сэр, – Элеонора присела в реверансе и проскользнула мимо.

За спиной она слышала, как хозяина вырвало, и гадала, что он вспомнит об этой встрече.

Позже Элеонора соскребала плесень с подоконника в библиотеке и изо всех сил старалась держать глаза открытыми. Ночи с Чарльзом были настоящим блаженством, но усталость брала своё. Все её кости казались свинцовыми, а веки чуть ли не склеивались. Ритмичный скрип щётки по влажному дереву, треск поджаривавшихся на улице каштанов – все звуки сливались в колыбельную, и глаза закрывались сами собой.

– Элеонора!

Девушка распахнула глаза, услышав голос Чарльза. Мужчина пересёк комнату и опустился перед ней на колено.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Просто немного устала.

На его лице отразилось чувство вины:

– Не нужно мне было так… Ты же за всю ночь ни разу не прилегла.

Элеонора подавила желание пошутить.

– Прошу, дорогой, не волнуйся.

– Миссис Филдлинг и правда должна нанять больше девушек, – заявил Чарльз, провожая Элеонору к креслу. Это жестоко, что всё бремя забот по дому ложится на ваши плечи.

– Ты полагаешь, она наймёт?

Чарльз поморщился:

– Она уже говорила об этом с отцом, но мы не можем нанять больше слуг, пока не починим крышу. А рабочие не сказать чтобы дёшево обошлись отцу.

Кто-то кашлянул.

– Мастер Чарльз, что вы делаете? – спросила миссис Филдинг.

Элеонора тут же поднялась, дрожащей рукой пригладила волосы. Что успела услышать миссис Филдинг?

Чарльз уже успел распрямиться и улыбнулся:

– Не о чем беспокоиться, миссис Филдинг, Элеоноре немного нездоровится.

– У Эллы есть обязанности, – сказала экономка. Её взгляд метался между Чарльзом и Элеонорой.

– Прошу прощения, миссис Филдинг, – подала голос девушка. – Мне уже намного лучше.

– Не сомневаюсь.

Чарльз напрягся, и его голос зазвучал внезапно жёстко:

– Это вы о чём, миссис Филдинг?

Элеонора невольно отпрянула – он говорил отцовским тоном. Экономка опустила взгляд и присела в реверансе:

– Я ничего плохого не имела в виду, мастер Чарльз. Лишь хочу убедиться, что Элла не уклоняется от своих обязанностей.

Чарльз одарил её чопорной улыбкой:

– Я уверен, вам совершенно не о чем беспокоиться.

Миссис Филдинг вышла, и Чарльз, повернувшись к Элеоноре, ухмыльнулся, но девушка подняла руку. Половицы скрипнули – экономка всё ещё стояла за дверью и подслушивала.

– Я могу быть ещё чем-то полезна, мастер Чарльз? – громко и отчётливо спросила девушка.

Он подмигнул ей:

– Пока на этом всё.

Половицы снова заскрипели – миссис Филдинг удалялась. Элеонора притворила дверь так тихо, как только сумела.

– Что мы будем делать, если она узнает? – прошептала девушка.

Чарльз погладил её по щеке:

– Я уже говорил тебе – я никогда не допущу, чтобы с тобой приключилась беда, Элеонора.

Девушка прильнула к его ладони:

– Нам нужен план.

– Без тебя я не смогу, – тихо проговорил Чарльз и коснулся губами её лба. – Если она узнает, мы сбежим.

– Правда?

– Конечно! Но нам нужно ещё немного времени. Я должен собрать денег, найти, где мы будем жить… и, конечно же, нам нужны билеты в Гретну-Грин[33].

Элеоноре показалось, словно её окатило волной света, и сердце отчаянно забилось, полное жизни и любви. Девушка лучезарно улыбнулась, не в силах поверить в то, что он только что сказал.

– В Гретну-Грин?

Чарльз поцеловал её.

– Ты же не думаешь, что я похищу тебя и не женюсь? Ну а оттуда – куда угодно. Всё будет так, как мы мечтали ещё в ту ночь, в библиотеке. – Он нежно спрятал прядь волос Элеоноры, выбившуюся из причёски, за ухо. – Я бы отвёз тебя к самим звёздам, если бы ты попросила.

В тот миг казалось, что за её спиной вот-вот вырастут крылья, и Элеонора даже не сомневалась – ей по силам всё что угодно.

Миссис Филдинг следила за Элеонорой. Иногда, когда девушка мыла полы или выметала золу, она замечала экономку – отражение на мокром мраморе или подвижную тень у решётки. А иногда Элеонора замечала и черноглазую женщину, чей пустой взгляд следил за ней. Или нет. Сказать наверняка было невозможно. В тени незнакомка, казалось, была повсюду и наблюдала. Элеонора старалась заслоняться от этих видений, до конца не уверенная, не мерещилось ли ей.

Особняк Гранборо теперь был полон густых теней. Декабрь окутал дом тьмой. Туман душил мигающие лампы. Огонь в каминах плевался и кашлял, точно умирающий. Уличная грязь примерзала к полу холла и, оттаивая, сочилась по мрамору. Даже огромная кухонная печь не могла до конца прогнать могильный холод. Дейзи и Ифе, спавшие на своих соломенных тюфяках, жались друг к другу в попытках согреться, и когда Элеонора спускалась в кухню, то видела, что они спали, крепко друг друга обняв. Конечно же для тепла! Так они объясняли, когда резко поднимались, отчаянно краснея.

А её теплом был Чарльз.

В его объятиях Элеонора оживала. Одно касание – и её кожа буквально пела. Один взгляд – и казалось, всё её тело заливается румянцем. Чарльзу не обязательно было даже находиться рядом – воспоминания об их последней ночи вместе согревали её изнутри. Каждый украдкой выпитый бокал портвейна, каждый спрятанный поднос с пирожными зажигал внутри свечу, и теперь девушка светилась. В такие дни она всегда была уставшей – но это была усталость блаженная, томная, как у кошки, растягивавшейся перед огнём. Волосы её стали блестящими, тело не болело, и рёбра перестали выпирать. Любовь была определённо ей к лицу.