Спасибо, Б. Плоть моя ослабла, но я постараюсь последовать этому совету.

ИЗ КЛЕТКИ В ЛОВУШКУ, или Как я обрел и потерял три насыщенных месяца восхитительной жизни, или Как я стал совершенным, женился на двух женах, а после поддался трусости, или Шотландия 1952-1982

12. В доме, где я родился, жизнь текла гладко, но скучно. Мы делили эту скуку поровну между собой, а потому почти не замечали ее. Один только раз слышал я, как мои родители смеются, и ни разу не замечал, чтобы кто-то из них повысил голос, гневаясь, жалуясь или рыдая. Единственным, кто позволял себе кричать в нашем доме, был Старый Красный. Он орал, обличая класс капиталистов и описывая свои утопии, поэтому мы с мамой недолюбливали его. Мы прекрасно знали, что в других семьях шумят гораздо чаще, но в то же время понимали, что шум – это ненормально и нездорово. Едва ли можно было найти в округе таких нормальных и здоровых людей, как мы.

И все-таки однажды я рассмешил их.

Мне было семнадцать, я как раз сдал вступительные экзамены в Королевский технический колледж Глазго. Я продолжал ходить в школу.

Это было нужно на тот случай, если бы выяснилось, что экзамен я провалил и придется сдавать его заново. Выходя утром из дому, я частенько встречал почтальона и спрашивал его: «Для меня ничего нет?» И вот однажды в ответ на мой вопрос он выудил из своей сумки толстый официальный конверт с моим именем – первое письмо в моей жизни, адресованное лично мне. Я бережно положил его в карман. Вместо того чтобы пойти в школу, я отправился по тропинке рудокопов, которая вела в обход города, к мосту через реку, а потом свернула в лес. Сердце билось медленно и гулко. Я был уверен, что экзамен сдал, но на какую оценку? День выдался пасмурный и теплый, небо затянули сплошные серые облака, однако дождя не было. Я сошел с тропинки и полез по склону холма сквозь заросли папоротников и полянки колокольчиков, пока не добрался до окруженной рябинами площадки под нависающей скалой. Говорили, что здесь прятался от англичан Уильям Уоллес,[14]впрочем, в большинстве шотландских городков найдется какое-нибудь укромное место, про которое рассказывают подобные легенды. А вообще эта площадка была больше известна как место сборищ местных рудокопов, которые по вечерам в воскресенье играли здесь в орлянку. Я уселся на валун, прочитал письмо и вздохнул с облегчением. Оказывается, я очень неплохо сдал экзамен. От волнения у меня подкашивались ноги. Я встал с камня и побрел вверх по холму, сквозь густой подлесок, тропинки здесь не было, и я шел напролом, с удовольствием чувствуя, как тело преодолевает естественные препятствия. Минут через пятнадцать я остановился, перевел дыхание и посмотрел наверх. Эта часть страны представляет собой девственное плато, по которому течет река, а вокруг раскинулась долина, так что само плато используется для пастбищ и кукурузных полей, а долина густо заросла лесом и кустарником. Прямо передо мной на краю долины лежал наш Длинный город: на востоке – терраса из традиционных двухкомнатных домов, в центре – двухэтажные постройки, где расположены магазины, кинематограф и кафе, на западе – ряд особняков, вилл и бунгало, утопающих в зелени садов. Все это, вместе с четырьмя школами, четырьмя церквями, железнодорожной станцией, чугунными качелями и овсяными лепешками в городском парке, должно было казаться мне привычным и родным, ведь я знал здесь каждый уголок, однако сейчас я смотрел на город и не узнавал его. Отчуждение и одиночество чувствовал я, глядя вниз, ибо знал, что очень скоро навсегда уеду отсюда.

Я все утро бродил по городу, в основном по каким-то закоулкам, иногда выходя на главную улицу, и все, что я видел, – будь то акация на лужайке перед домом пастора возле Шотландской церкви или толстый кот, развалившийся на подоконнике, – выглядело чужим и необычным. Долго разглядывал я рекламное объявление на лавке аптекаря. На плакате был изображен уходящий за горизонт ряд одинаковых белоснежных крепостей. На переднем плане стоял рыцарь в белых доспехах с мечом, на котором значилось: «ЗУБНАЯ ПАСТА ГИББС». Меч был торжественно занесен над головой крылатого дракона, отмеченного клеймом «Дракон Гнилой». Слоган гласил:

ГИББС С УТРА И ГИББС ВЕЧЕРОМ ОБЕСПЕЧИТ ВСЯКОЙ КРЕПОСТИ СВЕРКАЮЩИЙ ОБЛИК

(Ваши зубы – это настоящие крепости)

Я сто лет знал эту рекламу, даже странно. Сейчас компании постоянно меняют свои рекламные кампании, слоганы, упаковки и сами товары, на рекламу тратятся миллионы, только бы правительство не облагало эти суммы налогами. В мои семнадцать страна переживала не лучшие годы, бережливость была возведена в культ и рекламой занималось только само государство, призывая людей покупать как можно меньше вещей и только в случае крайней необходимости. ЧИНИТЕ И РЕМОНТИРУЙТЕ – призывала реклама, на которой улыбающаяся домохозяйка пришивала заплатку на куртку мужа. РОЙТЕ РАДИ ПОБЕДЫ – а на картинке мужчина сажал капусту на своем пригородном участке. ПРАЗДНИКИ ДОМА! ТАК ЛИ УЖ НУЖНА ВАМ ЭТА ПОЕЗДКА? Реклама зубной пасты с белыми крепостями висела в витрине магазина с 1940 года и была настолько привычной, что даже являлась мне в моих фантазиях. Я частенько воображал себя рыцарем в белых доспехах, спасающим Джейн Рассел от дракона, а когда видел ее неблагодарность, то заключал в одну из этих белых башен. В тот день я не фантазировал. Я просто стоял перед этой рекламой и спрашивал ее: «Буду ли я тебя помнить, когда уеду отсюда? Будешь ли ты меня помнить?» Я отвечал сам себе: «Едва ли…», и такой ответ немало удивлял меня, хотя я был слишком возбужден, чтобы расстраиваться по этому поводу. Потом я столько же простоял, разглядывая мраморную трехфутовую статую солдата в крагах, накидке и круглой каске, сжимающего винтовку, упертую прикладом в землю. Статуя помещалась на колонне, на которой было выгравировано около двухсот имен, – памятник горожанам, погибшим в Первую мировую. Недавно на ней появилась бронзовая табличка, на которой числились имена сорока жертв Второй мировой. «Их имена будут вечно жить в наших сердцах» – гласила надпись над этими двумя списками, а кончались они словами: «Чтобы помнить». Мне казалось, что надписи противоречат друг другу. Ни одна, ни вторая война меня не интересовала, но мне вдруг захотелось, чтобы солдаты, которые воевали, но остались живы, были тоже перечислены здесь, ведь тогда я смог бы прочитать в этом списке имя отца.

Я приехал домой к обеду к 12.30 пополудни, в это время я обычно возвращался из школы. Про письмо ничего не сказал. До самого вечера я хранил свой секрет, пока все мы не собрались за круглым столом на чаепитие. К чаю обыкновенно подавали мясо или рыбу с хлебом, бисквитами и пирогами. Отцу помимо прочего доставался суп или пудинг, которые мы с матерью ели за обедом. Как я и предполагал, через некоторое время отец сказал: «Интересно, когда же они пришлют ответ из колледжа?»

Я сказал буднично: «Я сегодня утром получил от них письмо».

Вилка с куском картошки на добрых пять секунд застыла перед раскрытым ртом отца, потом он аккуратно положил ее на тарелку и сказал: