— Не думаю, — ответил Скарре. — Но я точно знаю, что камеры стоят над всеми входами-выходами. Могу поехать в тамошнюю охрану и проверить.

— Смотри на лица всех, кто входил-выходил во время звонка плюс-минус полчаса.

— Тяжеленько придется, — наморщил лоб Скарре.

— Угадай, кого ты должен будешь попросить о помощи? — усмехнулся Харри.

— Беату Лённ, — подсказал Холм.

— Молодец!

Холм кивнул, а Харри ощутил укол совести.

Мобильный Скарре заиграл «There She Goes», он схватил трубку и нажал кнопку ответа:

— Розыск пропавших.

Пока он разговаривал, Харри думал, что давно не звонил Беате и не заходил к ней. В последний раз был у нее летом, сразу после родов. Знал, что она не винит его в смерти Халворсена: тот погиб при исполнении служебных обязанностей, но все равно Харри было больно смотреть на ребенка Халворсена, которого тот так и не увидел, и в глубине души сознавать, что Беата ошибается. Он мог, он должен был спасти Халворсена.

Скарре закончил разговор и сообщил:

— Поступило заявление о пропавшей без вести женщине. Район Твейты. Заявитель — муж. Пропавшая — Камилла Лоссиус, двадцать один год, замужем, детей нет. Прошло всего несколько часов, как ее хватились, но вот что интересно: в кухне лежит неразобранный пакет с продуктами, а мобильный оставлен в машине. По словам мужа, с мобильным она никогда не расстается. А один из соседей показал, что видел, как какой-то мужик бродил вокруг их гаража, вроде как ждал кого-то. Муж говорит, что ничего из ее вещей не пропало: ни туалетные принадлежности, ни дорожные сумки. Но семейка еще та: у них дом под Ниццей и вообще столько добра, что пропади чего — они и не заметят.

— Хм. Что скажете? — обратился Харри к группе.

— Что она появится. А нам сообщат где и когда.

— О'кей. Тогда продолжим.

До конца совещания к заявлению о пропавшей женщине больше не возвращались, но Харри чувствовал, что напряжение сгустилось, как перед надвигающейся грозой. А может, все-таки обойдет стороной? Покончив со списком людей, с которыми нужно будет побеседовать, люди Харри покинули его кабинет.

Харри подошел к окну, посмотрел вниз, на парк. С каждым днем темнело все раньше. Он вспомнил, как отреагировала мать Идара Ветлесена, когда он пришел к ней и рассказал, что по вечерам ее сын оказывал бесплатную медицинскую помощь африканским проституткам. С нее впервые слетела маска светского спокойствия, но на лице появилась не скорбь, а ярость, и она закричала: «Нет, это неправда! Мой сын не стал бы даже сидеть рядом с черными шлюхами!» Наверное, не стоило ей рассказывать. Харри вспомнил и о том, как сказал начальнику полицейского управления, что резня пока прекратится. В темноте Харри мог разглядеть только ту часть парка, что была прямо под его окном. Здесь обычно гуляли ребятишки из детского садика со своими воспитательницами. Он вспомнил этих шумливых детей, когда пришел утром в кабинет и увидел его — большого грязно-белого снеговика.

Над помещением редакции газеты «Либерал», что на Акер-Брюгге, на последнем этаже здания находились самые дорогостоящие столичные квадратные метры — с видом на Осло-фьорд, замок Акерсхус и Несоддтанген. Они принадлежали главному редактору и владельцу «Либерала» Арве Стёпу, или — просто Арве, как было написано на двери, перед которой топтался Харри. Лестничная клетка была отделана в сугубо функциональном и минималистском стиле, но вот по сторонам двери стояли две раскрашенные вручную вазы. И Харри дал себе труд подумать, какова будет выгода, если спереть одну из них.

Он еще раз позвонил в дверь и тут услышал голоса, доносящиеся из квартиры. Один — высокий, щебечущий, второй — низкий, спокойный. Дверь приоткрылась, из нее выскользнул женский смех. На его обладательнице была меховая шапочка — Харри тотчас подумал, что мех наверняка искусственный, — из-под которой струились длинные светлые волосы.

— Здрасте, — небрежно бросила она, потом узнала его и повторила с уже гораздо большим энтузиазмом: — О! Здрасте!

— Привет, — отозвался Харри.

— Как делишки? — спросила она, и Харри понял, что она не забыла их последний разговор. Тот самый, который закончился метанием трубки в стену гостиницы «Леон».

— Так вы знакомы с Удой?

Арве Стёп стоял в прихожей, скрестив руки на груди. Он был босиком, в футболке с почти незаметной вышивкой «Луи Вюиттон» и льняных зеленых брюках, которые на другом мужчине казались бы женскими. Но Арве Стёп был почти такой же высоченный и широкоплечий, как и сам Харри, а за такое лицо, как у него, удавился бы от зависти любой американский кандидат в президенты: решительный подбородок, мальчишески быстрый взгляд синих глаз, окруженных улыбчивыми морщинками, и густые седые волосы.

— Встречались, — сказал Харри. — Я принимал как-то раз участие в их ток-шоу.

— Ну, я побежала. — Уда послала им обоим воздушный поцелуй и ускакала. Ее каблучки застучали по лестнице с такой скоростью, как будто она спешила спасти чью-то жизнь.

— Мы тоже договаривались об участии в этом их чертовом ток-шоу, — заметил Стёп, пожимая Харри руку. — Мой эксгибиционизм, боюсь, вырос уже до неприличных размеров. Я даже не спросил ее о теме ток-шоу, просто согласился, и все. Уда только за этим и приходила. Ну да вы там были, так что знаете, как они работают.

— Мне они просто звонят, — сообщил Харри, все еще чувствуя тепло руки Арве Стёпа на своей ладони.

— По телефону вы кажетесь чрезвычайно серьезным, Холе. Так чем вам может помочь прожженный журналист?

— Речь о вашем враче и партнере по кёрлингу Идаре Ветлесене.

— Ах, Ветлесен! Разумеется. Проходите, пожалуйста.

Харри стянул ботинки и зашагал за Стёпом по коридору в гостиную, которая находилась на две ступеньки ниже остальной квартиры. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, откуда Идар Ветлесен черпал вдохновение при создании дизайна своей приемной. Луна за окном отражалась во фьорде.

— Значит, вы теперь занимаетесь расследованием априори? — спросил Стёп, садясь на изысканно простой формы стул.

— Простите? — произнес Харри, опускаясь на диван.

— Вы обдумываете произошедшее и раскручиваете следствие в обратном направлении, чтобы выявить точную последовательность событий.

— Разве «априори» означает именно это?

— Да черт его знает, мне просто нравится, как звучат латинские слова.

— Хм. А что вы думаете о наших выводах? Вы верите, что Ветлесен убийца?

— Я? — улыбнулся Стёп. — Я вообще ни во что не верю. Такая уж у меня профессия. Как только я получаю какую-то информацию, доказательства, я немедленно пытаюсь найти контраргументы. Это и есть либерализм.

— А в данном конкретном случае?

— Мне не кажется, что у Ветлесена имелся какой-то рациональный мотив. И ненормальным в общепринятом смысле слова он не был.