нас будет, тем больше людей мы сможем исцелить…

— Наш дар, Наташенька, еще и проклятие наше, — язык плохо слушался меня, иные слова надо было угадывать. — Особенно для женщин. В средние века попы жгли на кострах таких, как ты, именно потому, что они исцеляли близких и дальних, истощая свои жизненные силы, настраивая против себя толпу и церковь. Мужчины-то более эгоистичны, они расходовали свою Силу очень скупо, с оглядкой на будущее. И они выживали, вот только дети их не наследовали отцовского дара — этот признак рецессивный, а комплиментарных женщин извели…

Все эти лишние словеса мерещились мне последним усилием холодного разума, но горячая душа затапливала его, одерживая победу.

— Я — твоя женщина! — вытолкнула девушка, делая шажок навстречу.

А я будто опростился, начав жить ощущениями, зато ярчайшими. Но сознание тоже не покидало меня, бездумно свидетельствуя.

Мой взгляд жадно следил за тем, как Наташкины соски набухают, буравя ткань, вот и ручки мои шаловливые потянулись — девушка поспешно расстегнула блузку…

А дальше великий, могучий русский язык утратил всякое значение. Как, какими словами описать то, что было между мной и Наташей? С чем сравнить сверхоргастическое наслаждение, длившееся долгие, нескончаемые минуты? Словно прибой, когда накатывает волна, как у всех людей, только выше и мощней, а затем обрушивается снова и снова, и ты изнемогаешь от сладострастия, ты выгибаешь спину, задираешь голову, словно для истошного крика, но лишь хриплый шепот срывается с губ…

«Das ewig weibliche zieht uns hinan… Вечная женственность влечет нас ввысь».

Квинтэссенция любви…

Там же, позже

Лидия Васильевна с Настей ушли «выгуливать» Максима Ивановича, а Рита с облегчением осталась дома, в тишине и покое.

«Иваныч» — очень милый, симпатичный малыш, но в нем столько жизненных сил, что выматываешься за полчаса «активного общения».

«Вампиреныш! — улыбнулась девушка. — Всю энергию выпил!»

На квартире у Мишиной мамы ей было спокойно — поклонники пока не прознали об этом адресе. Правда, за порог лучше не выходить…

Словно уловив ее мысли, вяло тренькнул дверной звонок.

Как всякий опытный борец с известностью, Рита прокралась в прихожку, и осторожно глянула в «глазок». Перед дверью стояла Наташа, зареванная и несчастная.

— Что случилось? — тревожно спросила Гарина, затаскивая гостью в дом. — Что… Что-то с Мишей⁈

— Нет-нет! — замотала головой Ивернева, и слезы снова полились из горестных синих глаз. — Мы не хотели, честное слово! — запричитала она, давя рыдания. — Это я, я во всем виновата! Я догадалась, что так нельзя, а уже поздно! Пригласила Мишу, хотела показать, как программа «Исидис» работает… И кофием угостить, по-бедуински! А я туда зелья положила…

— Зелья? — насторожилась Рита.

— Нет, нет! Молодильного! Вот! — нервно порывшись по карманам пальто, Наташа достала пробирку, заткнутую пробкой, и до половины полную тягучей золотисто-перламутровой жидкости. — От него только польза, и реальное омоложение — «зелье» подстегивает регенерацию тканей, синтез коллагена… А я, дура, взяла и добавила в кофе мускат и гвоздику! Нельзя же было! Ибо сказано: кто вложит в состав иное, или кто помажет им постороннего, тот истребится из народа своего. Так я ж дура! Вложила! А гвоздичное масло в комбинации с моим дурацким зельем сковывает разум и волю! Миша не мог противиться, просто не мог!

— Раздевайся — и успокойся! — велела Рита. — С Мишей точно все в порядке?

— Да-да! Просто он очень устал! Мужчины слабее женщин…

— Пошли на кухню, расскажешь всё с самого начала.

Полчаса и две чашки обычного кофе спустя Наташа затихла, облегчив душу. Вялая, она поникла, и лишь вздыхала прерывисто, да всхлипывала.

Гарина, стоя у окна, нежно улыбнулась, вторя своим мыслям.

«Мишечка ты мой, Мишечка! Испереживался, небось, родненький ты мой… А Наташка боится, наверное, глупенькая…»

Обернувшись, она перехватила испуганный взгляд Иверневой.

— Пошли, поможем Мише… — мягко молвила Рита, словно воротясь в недавнюю роль.

Наташа с готовностью вскочила.

— Но сначала… — затянула «Лита Сегаль», ловя в темно-синих глазах напротив мгновенную тревогу. — Но сначала ты мне продиктуешь, как готовить этот кофе… по-бедуински.

— Да-да-да! — выдохнула Ивернева, и резво протянула пробирку с зельем. — Шесть капель на двоих…

Записав рецепт, Рита накинула куртку с капюшоном, и спросила гостью, поспешно застегивавшую пуговицы на пальто:

— И… как у вас? Получилось?

Наташа страшно покраснела, и накрыла ладонями пылающее лицо. Мелко-мелко закивала, а в небесно-голубых глазах разливалось ликующее сияние.

Глава 19

Пятница, 10 ноября. Раннее утро

Московская область, Щелково-40

Я встал пораньше, минут за пять до звонка, и мстительно шлепнул по кнопке будильника. Будет тут мне всякий механизм «подъем» командовать…

Быстро натянув пижамные штаны и футболку, я спустился вниз — мои женщины разводили кофейную церемонию. Сидели чинно, и дули из чашек. Только Рита пила черный, а Юлька прихлебывала кофий «по-вьетнамски» — щедро забелив сгущенкой.

— Доброе утро, папусечка!

— Доброе, киска моя маленькая.

Я нагнулся чмокнуть первоклашку под улыбчивым Ритиным взглядом. Юлиус подставил щечку, и тут же уличил папу в неверной идентификации:

— Это наш Коша — киска, а я не киска! Я — людь!

Мама звонко рассмеялась.

— Собирайся, людь, а то в школу опоздаем.

— Мам, а можно я сама? — просительная гримаска на Юлином личике растрогала бы даже людоеда. — Нет-нет, не одна, я с Галей и Витой буду! Можно? Ну, ма-ам!

— А успеете? — дрогнуло родительское сердце.

— Успеем! — возликовала доча. — Мы бегом!

— Ну, давай… Сама.

— Ага!

Юльку как ветром сдуло. Только и слышно было, как девочка топочет, собираясь в «автономку». Вот и громкий возмущенный мяв донесся, и сразу — недовольный Юлин голос: «Разлегся тут…»

— Папусечка, мамусечка, чава-какава!

Рита не удержалась, вышла проводить, но дитё уже неслось к калитке — за оградой, как разноцветные поплавки, качались шапочки Юлиных подружек. Щебет, смех — и побежали ножки по дорожке…

Глядя в окно, мне даже взгрустнулось. Наблюдаешь, как растут дети, и поневоле разумеешь, что сам в это текучее время близишь старость…

Рита прижалась к моей спине, и я мигом смахнул печаль. Погладил руки, что меня обнимали.

— А я так и не пила кофе… — неожиданно созналась девушка. — Приготовила только. По-бедуински. Будешь?

Я развернулся, и притиснул Риту, засматриваясь на броское и нежное лицо, такое знакомое, родное, со вчерашнего дня не целованное…

— Чем дольше живу, тем лучше понимаю, какой же мне клад достался…

— Это ты мой клад… Будешь?

— Наливай!

Честно говоря, я не ожидал, что с нами повторится то, что творилось у Наташи. После той любовной феерии, что кружила нас в вихревом разноцветье эмоций, секс с обычной женщиной уже не слишком-то и влёк. Но разве суть в блаженном исступлении? Лично я обожаю прелюдию…

— Держи, — сладко улыбаясь, Рита протянула мне чашку жестом Евы, искушавшей Адама.

Я отпил. Почмокал, изображая знатока…

— Тот самый вкус, — сказал с запинкой.

Девушка тут же шагнула ко мне, прижимаясь.

— Тебе все еще неспокойно? Мишенька, поверь мне, пожалуйста! Я не притворяюсь, когда говорю, что у нас всё хорошо. Я нисколечки не унижена и, тем более, не оскорблена! Никакого смирения, горечи и прочих страстей со знаком «минус»! Я просто люблю тебя. Конечно же, ревность присутствует, но это же нормально! Да и сла-абенькая она у меня, до мотива преступления точно не дотягивает… — Рита тихонько рассмеялась, и заговорила, унимая улыбку. — Наташка нам даже звонить боится, стесняется… А я ей сама позвонила вчера… Она беременна!

Я поежился.

— Получилось все-таки…

— А ты будто и не рад… — девушка ласково провела ладонью по моей щеке.

— Я рад — за Наташу, — вытолкнулось у меня. — А вот за себя… Понимаешь, это тягостно — раздваиваться между женщинами…

— Раздваиваться? — Рита прыснула в ладошку, и рассмеялась вольно, запрокидывая голову. — Я тебе не рассказывала… В общем, там еще, в Гаване, когда мы помирились с Инкой, она сказала… Вот, говорит, как повезло Мише — сразу две жены! А потом притворилась серьезной, и добавила: «Лучше, конечно, три!» Ну, признайся —