И тут всю ее мрачность точно рукой сняло. Она увидела синий резиновый мячик, притаившийся в зарослях китайской розы. Мячик походил на один из тех, которыми Картик играл в крикет; может, он бросил его здесь, потому что мяч продырявился? Джаямма подняла его, поднесла поближе к глазам, чтобы рассмотреть получше. Никаких дырок видно не было, однако, прижав мяч к щеке, она почувствовала, как кожу ее с шипением овевает воздух.

Со свойственной всем слугам инстинктивной осторожностью старая кухарка обвела глазами двор. И, глубоко вздохнув, бросила синий мяч в сторону дома. Мяч ударился о стену и, отскочив, вернулся к ней.

Хорошо!

Джаямма снова повертела мяч в руках. Он немного поблек, но еще отблескивал приятной синевой. Она понюхала его. Очень хороший мяч.

И Джаямма пошла к Картику, сидевшему у себя в комнате на кровати, – бип! Бип! Бип! Каким похожим на фотографию своей матери становится он, подумала Джаямма, когда вот так сводит брови, поглощенный игрой; складочка на его лбу – словно книжная закладка, оставленная скончавшейся женщиной.

– Брат…

– М-м?

– Я возвращаюсь в дом моего брата, сегодня… В мою деревню. Сюда больше не вернусь.

– Хм.

– Пусть тебя вечно осеняют благословения твоей дорогой матушки.

– Хм.

– Брат…

– Ну что? – Голос его дрогнул от раздражения. – Что ты ко мне лезешь все время?

– Брат… тот синий мяч на дворе, проколотый, ведь он же тебе не нужен, правда?

– Какой еще мяч?

– Можно я возьму его для моего маленького Бриджу? Он так любит играть в крикет, а денег на покупку мяча иногда не хватает…

– Нет.

Мальчик не смотрел на нее. Жал на кнопки игры.

Бип!

Бип!

Бип!

Бип!

– Брат… вы купили девушке низкой касты золотое ожерелье… неужели вы не можете дать мне всего лишь синий мяч для Бриджика?

Бип!

Бип!

Бип!

Бип!

Джаямма с ужасом подумала о том, сколько еды она скормила этому толстому отродью, о том, как в жаркой маленькой кухоньке пот с ее лба капал в чечевичную похлебку, пока этот мальчик не стал таким, какой он теперь, – пухлым, округлым, точно животное, откормленное на заднем дворе христианского дома. И ей вдруг представилось, как она гонится с секачом в руке за этим жирным мальчишкой, как хватает за волосы и заносит секач над его исторгающей визг головой. Хрясь! Она опускает секач – язык мальчишки высовывается наружу, рожа раздувается, а сам он…

Старуха задрожала.

– Ты лишившееся матери дитя, ты брамин. Я не хочу дурно думать о тебе… прощай, брат…

Она вышла с чемоданом во двор, в последний раз взглянула на мяч. И пошла, сутулясь, к калитке. В глазах ее стояли слезы правой обиды. Солнце посмеивалось над ней из-за деревьев.

И именно в этот миг из христианского дома вышла Рози. Остановилась, взглянула на чемодан в руке Джаяммы. И заговорила с ней. Сначала Джаямма не могла понять ни слова, но затем в голове ее отчетливо и громко прозвучало христианское послание:

«Да забери ты этот мяч, дурында браминская!»

Мимо пролетали, раскачиваясь, кокосовые пальмы. Джаямма, сидя рядом с женщиной, возвращавшейся из священного города Бенареса, ехала на автобусе в Деревню Соляного Рынка. Внимательно слушать рассказы святой женщины об увиденных ею великих храмах у Джаяммы не получалось… мысли ее вертелись вокруг того, что она прятала под сари, на животе… вокруг синего мячика с маленькой дырочкой… мячика, который она украла… Ей все еще не верилось, что она, Джаямма, дочь достойных браминов Деревни Соляного Рынка, совершила такой поступок!

В конце концов святая женщина задремала. И, слушая ее храп, Джаямма исполнилась страха за свою душу. Что сотворят с ней боги, гадала она, пока автобус, громыхая, катил по проселку, кем она станет в следующей жизни? Тараканом, чешуйницей, которая будет жить в старой книге, земляным червем, личинкой в куче коровьего кала, а то и чем-то похуже?

А затем ее посетила странная мысль: может, если она достаточно нагрешит в этой жизни, в следующую ее пошлют христианкой?..

При этой мысли голова у нее легонько закружилась от радости, и Джаямма почти мгновенно уснула.

Объяснить, по какой причине кафедральный собор Богоматери Валенсийской так и остался недостроенным, несмотря на множество предпринимавшихся в последние годы попыток завершить его возведение и на очень значительные деньги, присылаемые именно для этого работающими в Кувейте экспатриантами, – затруднительно. Первоначальное, датировавшееся 1691 годом здание собора было полностью перестроено в 1890 году. Незавершенной осталась лишь одна из его колоколен – такова она и поныне. Начиная с 1891 года северная колокольня почти неизменно закрыта строительными лесами; работы на ней то возобновляются, то прерываются – по причине либо отсутствия средств, либо смерти кого-то из главных священнослужителей собора. Но даже в недостроенном виде собор считается важнейшей достопримечательностью Киттура. Особый интерес представляют фрески на сводах певческой капеллы, изображающие чудесным образом сохранивший нетленность труп святого Франциска Ксаверия, а также колоссальная стенная роспись за алтарем: «Аллегория Европы, несущей науку и просвещение в Восточную Индию».

Человеку-москиту Джорджу Д’Суза повезло: он отыскал самую настоящую принцессу. Доказательство этого факта он намеревался предъявить после захода солнца, когда на строительстве кафедрального собора закончится рабочий день. А до той поры Джордж предполагал всего лишь угощаться арбузом, изводить друзей туманными намеками да усмехаться.

Он сидел перед собором на пирамиде из гранитных камней, прислонив к ней распылитель и не сняв со спины металлический ранец.

По обе стороны собора грохотали бетономешалки, размалывая куски гранита и землю и изрыгая черный строительный раствор. По лесам на верхушку северной колокольни поднимали кирпичи и цемент. Друзья Джорджа, Гуру и Майкл, подливали в одну из бетономешалок воду из литровых пластиковых бутылок. Бетономешалки роняли капли воды на красную почву строительной площадки, и от собора текли кроваво-красные ручейки, словно где-то в нем оставили подсыхать на газетке совсем еще недавно бившееся сердце.

Покончив с арбузом, Джордж выкурил одну за другой несколько биди. Потом закрыл глаза, и дети строительных рабочих немедля принялись опрыскивать друг друга пестицидом. Джордж недолгое время погонялся за ними, затем вернулся к каменной пирамиде и снова присел на нее.

Человеком он был невысоким, гибким, смуглым, лет сорока с небольшим на вид; впрочем, физический труд быстро старит людей, так что лет ему могло быть и меньше, – скажем, всего только тридцать без малого. Под левым глазом Джорджа тянулся длинный шрам, рябое лицо позволяло предположить, что не так давно он переболел ветрянкой. Бицепсы у него были длинные, узкие; не гладкие и перекатывающиеся, какие накачивают в дорогих спортивных залах, но сами собой выросшие жилистые мышцы строительного рабочего, всю жизнь ворочавшего тяжести.