и обесцениванию или портились. Крупную сумму нельзя было положить в сберкассу, хранение продуктов тоже вызывало затруднения. Тем не менее воровство стимулировало рынок – относительно безопасное как для чиновников, так и для рядовых граждан место сбыта краденого. Без рынков из краденых товаров было бы гораздо труднее извлечь хотя бы ограниченный доход, и во время войны эта форма получения прибыли пользовалась огромной популярностью в Советском Союзе.

Серый и черный рынок

В годы войны рынки процветали повсеместно – официальные и неофициальные, открытые и закрытые: рынки, где покупали и продавали по ценам, обусловленным спросом и предложением[577]. Колхозные рынки поощряло государство, но статус остальных варьировался от относительной легальности до явной незаконности. Крупные рынки, полные людей, торгующих самыми разнообразными предметами, часто окружали колхозные рынки и существовали на виду у милиции и случайных прохожих. На другие, расположенные на складах или квартирах, можно было попасть только по приглашению. Нередко мелкий натуральный обмен, серый или черный рынок успешно соперничали с колхозными рынками. Скажем, в Красноярске на долю колхозных рынков приходилось лишь 13 % рыночного товарооборота. На колхозном рынке в Иркутске крестьян не было вовсе – только горожане, занимающиеся обменом или перепродажей[578]. Колхозники, разочарованные отсутствием потребительских товаров, переставали приносить продукты на рынок либо заключали договоры с заводами и другими государственными учреждениями[579]. Государство поощряло небольшие мастерские при заводах и прочих учреждениях, где рабочие изготавливали мелкокалиберные предметы, в том числе металлические инструменты, для так называемой встречной торговли – обмена на предлагаемые крестьянами продукты. Однако попытки открыть подобные мастерские оказались не слишком успешными из‐за нехватки рабочих рук и сырья. В 1943 году в Наркомате торговли отметили, что встречная торговля на рынке организована плохо и спрос, особенно на инструменты и инвентарь, превышает предложение[580]. Порой руководители заводов и работники местных торготделов вместо налаживания производства брали из центральных государственных запасов, предназначенных для рабочих, спички, мыло и водку, чтобы обменять их на продукты для столовых[581]. Хотя рабочие остро нуждались в дополнительном питании, утрата этих товаров, особенно мыла, наносила им серьезный ущерб. Из-за невозможности смыть грязь, мазут и ядовитые химикаты, с которыми они работали, они постоянно страдали от сыпей, нарывов и инфекций. Наркомат торговли, где об этой практике знали, запретил менять выделенные рабочим товары широкого потребления на еду. Подобные махинации, призванные спасти рабочих и городских жителей от голода, затевались не ради личной прибыли, а скорее представляли собой форму торговли в серой зоне – на стыке легального и незаконного.

В серой зоне существовали и другие формы торговли. Продажа личных вещей считалась законной, но рабочие порой продавали или меняли предметы, произведенные на их фабрике, например подушки и одеяла, не являвшиеся их собственностью. Подобная торговля, заставлявшая государство каждый раз заново оборудовать и без того плохо обставленные общежития, граничила с хищением государственного имущества – серьезным преступлением. Торговля продовольственными карточками и талонами – желанным товаром – тоже происходила в серой зоне. Такая торговля лишала смысла выработанную государством иерархию снабжения, позволяла людям, не имевшим отношения к заводу, кормиться из его запасов и провоцировала воровство. Сначала, в июле 1941 года, государство объявило продажу карточек преступлением, а в 1943 году заменило уголовное преследование штрафом, но затем позволило милиции закрывать глаза на разного рода мелкую торговлю и обмен[582].

В отношении многих серых зон рыночной торговли у прокуроров отсутствовала четкая позиция, но крупная кража и перепродажа ради прибыли однозначно считались незаконными. Когда выяснилось, что начальник ростовского облторготдела вместе с другими чиновниками брали из запасов, выделенных для выдачи по карточкам, водку, спички и табак, перепродавали эти пользующиеся спросом товары и делили выручку между собой, их приговорили к более суровому наказанию, чем чиновников, присвоивших те же товары и обменявших их на продукты для заводских столовых[583]. Можно привести и другие примеры откровенно противозаконных действий. В Рязанской области чиновники присвоили продовольственные талоны и перепродали их на рынке, выручив более 25 000 рублей. В Северной Осетии два чиновника брали продукты со складов Наркомата торговли, устраивали банкеты на широкую ногу и обеспечивали своих родственников, сбывавших полученные продукты на рынке[584]. Однако многие из совершавших крупные хищения действовали в сговоре с другими, поэтому не продавали товары открыто. На заводе № 33 в Молотовской области работники ОРСа систематически расхищали продовольствие рабочих и использовали квартиру одного чиновника как «магазин», где они продавали продукты с большими наценками. Литр водки, по карточке стоивший всего несколько рублей, продавали за 1000–1200 рублей[585]. В зависимости от того, продавались товары открыто или тайно, самими чиновниками или их родственниками, власти оценивали, насколько сбыт присвоенных товаров нарушал закон.

В отсутствие розничных магазинов люди отправлялись на толкучки, где с рук покупали, продавали и меняли дрова, одежду, обувь, продукты и продовольственные карточки. В 1943 году в Москве на этих шумных торговых площадках, переполненных колхозниками, рабочими, кустарями, инвалидами, нищими, жуликами, сиротами, фронтовиками и спекулянтами, скапливались такие толпы, что они выплескивались на трамвайные пути и перекрывали движение[586]. Наркомат торговли выражал крайнее недовольство такими беспорядочными скоплениями. Один проверяющий писал, что толкучки не только создают антисанитарию, но к тому же, если окружают основные рынки, не дают милиции и контролерам ловить воров, крадущих товары у покупателей и колхозников. По его словам, когда люди звали на помощь, к ним невозможно было пробраться сквозь толпу. Раненые солдаты собирались на окраинах, напивались и вели себя как хулиганы. Особенное беспокойство в Наркомате торговли вызывали неподконтрольные продавцы готовой еды, самогона и табака. Они ходили в лохмотьях, брали продукты грязными руками и готовили в антисанитарных условиях из небезопасных ингредиентов[587]. Однако обычным людям рынки давали необходимую возможность найти нужные товары. Когда на Кузнецкий металлургический комбинат доставили партию обуви для рабочих, женщины получили мужские парусиновые туфли с рваными подошвами и больших размеров. Они сразу же отправились с ними на рынок. К радости работниц, даже такие некондиционные изделия пользовались немалым спросом, поэтому женщинам удалось обменять туфли на действительно нужные им вещи[588].

Неофициальные рынки или торговые площадки вырастали повсюду. В Пензенской области крестьяне приезжали из деревень в города, останавливались у родственников или друзей и продавали продукты прямо на квартирах[589]. Толкучки стихийно возникали во дворах, в коридорах, на лестницах, в производственных цехах. По словам одного инспектора, чиновники заявляли, что не в силах бороться с этим явлением. На оборонном заводе в Саратове прямо в столовой образовался